Какая разница? На сердце было радостно, и душа рвалась к ставшему нашим пристанищем городу. Постоять на твердой земле, увидеть Ленку, помыться, поесть по-человечески, еще лучше — кутнуть по поводу удачного рейса…
Тянули канаты дружно. Свободные от вахты добровольно помогали товарищам. Если бы был толк — дружно дули бы в паруса, чтобы поскорее приблизить долгожданный момент.
Командор стоял на юте, вглядывался в берег, без конца курил трубку. Он добыл в бою те самые брабантские манжеты и выглядел франтовато, как и положено капитану. А то, что одежда была, мягко говоря, не очень чиста, так мы же шли с моря. Ни о какой стирке, да и о собственном мытье в нынешних плаваниях даже речи нет. Побриться и то нельзя. Плохая примета. Разве что ножницами, а как с их помощью убрать щетину?
— Сейчас покончим с формальностями и организуем баньку, — говорит Кабанов.
— Хорошо бы! — мечтательно соглашается Валера.
Его поднадоевшей хандры словно и не бывало. Время — действительно лучший лекарь, особенно когда его нет. Многое стало казаться далеким, как кажется далеким детство. Вместо четких воспоминаний — тени. Призраки ушедших лет. У нас же событий одного дня кому-то хватило бы на пару месяцев. Даже несчастный «Некрасов», кажется, был так давно…
— Все тело чешется, ядрен батон, — добавляет наш шкипер после небольшой паузы. — И как они только тут живут?
— Не они, а мы, — поправляю я его.
Раньше подобные фразы вгоняли штурмана в глубокую меланхолию, но сейчас он лишь улыбается в ответ.
— Ничего, вернемся в Россию, будем топить баню хоть каждый день. — Командор расправляет плечи, словно наше возвращение не за горами.
Хотя это верно. Оно не за горами, а за морями.
Но о родине Сергей давно не говорил. Он вообще в последнее время не делился с нами своими планами, да и наших советов не спрашивал. Словно раз и навсегда решил, что никуда мы от него уже не денемся.
Вопросительно смотрю на нашего предводителя, но он обронил одну фразу и умолк.
— А мы вернемся? — вместо меня спрашивает Валера.
Уж не знаю, хочет ли наш штурман на самом деле вернуться, или нет. Я и про свои-то желания давно не ведаю.
— Обязательно, — кивает Командор.
Хочу, пользуясь случаем, задать закономерный вопрос, но меня прерывают.
Нам королевский прокурор
Заочно вынес приговор,
Но в исполненье привести его не сможет.
И на галерах неспроста
Пусты вакантные места.
Пошли удачу нам в бою, Веселый Роджер!
Голос у Ширяева хриплый, но поет он с душой и на квартердек не входит, а взлетает. Энергия плещет у Гриши через край, ищет выхода. Как-то за рюмочкой он поведал мне о своих детских мечтах. Такое впечатление, что их исполнение пришлось Ширяеву по нраву.
Каждому — свое.
Улыбается даже стоящий тут же Гранье, довольно плохо владеющий русским.
Каждому — свое.
Улыбается даже стоящий тут же Гранье, довольно плохо владеющий русским.
Долгое совместное плавание частично ликвидировало языковую проблему. Общение теперь происходит на дикой смеси русского, французского и английского. Передать хотя бы одну фразу на бумаге — дело гиблое, а в жизни всем все ясно. Главное — это желание понять друг друга.
Так, под ширяевскую песню и втягиваемся в бухту.
На берегу толпится народ. Помимо наших женщин видны моряки, солдаты, арендаторы. Да и богатых камзолов хватает. Каждому интересно, чем кончился поход. Флибустьерство действительно медленно умирает, и мы предстаем в глазах публики этакими последними могиканами.
Бригантина не спеша скользит по рейду. Наконец якорь плюхается с носа, матросы убирают последние паруса.
Вернулись!
Командор первым выпрыгивает из шлюпки прямо в воду и делает несколько шагов до долгожданной суши.
На нем сразу виснут Наташа с Юлей, совсем не думая, что могут сказать о них люди.
В ответ наши флибустьеры издают поощрительно-восторженный рев. Богатая добыча при самых минимальных потерях подняла авторитет Кабанова до немыслимых высот, и даже две женщины вместо одной в глазах лихих разбойников морских дорог свидетельствуют об особой крутости предводителя.
В следующий миг на меня налетает Лена, да так, что от толчка едва удается устоять на ногах. Обнимаю ее с неожиданной пылкостью, словно мальчишка свою первую возлюбленную.
— Папа! — восторженный крик Маратика раздается совсем рядом. Значит, пришла очередь Ширяева гибнуть в объятиях.
На мои глаза накатываются невольные слезы, и несколько мгновений не вижу, что происходит по сторонам.
Шум, гам, взаимные приветствия, краткие сообщения об удаче похода, восторг встречающих и радость прибывших…
Описать взаимную радость невозможно, ее надо прочувствовать самому. Моим современникам такого не дано. А зря. Нынешняя встреча с лихвой способна перекрыть все невзгоды плавания, перенесенные опасности, неизбежные лишения…
Откуда-то выныривает Мишель, явно хочет заключить Командора в объятия, но тот не в силах освободиться от своих возлюбленных. За спиной д’Энтрэ видна Рита.
Вижу, как к Валере подруливает разбитная девица не из наших, бросает ему какую-то фразу, и наш штурман улыбается в ответ, а затем с определенной лихостью подхватывает подошедшую.
Потом всеобщие восторги на какое-то время стихают.