Вся-то разница — иногда он бывал просто хорошо вмазавший, а иногда вообще не вязал лыка. Но, как ни странно, при этом умудрялся еще и работать. Данные Кабановым заказы выполнял своевременно, иногда еще что-то делал на стороне (воля!), хотя Командор теперь расплачивался за каждое заказанное изделие, да и от картахенской добычи кое-что отстегнул. Не так, как остальным, но те были в доле с самого начала и получали положенное по договору. Ардылову же Кабанов заплатил из своих средств.
В этот вечер Володя был пьян в умат. Или вусмерть. Даже до собственной конуры дойти не сумел и повалился в кустах у самого дома. Или чуть в стороне от него.
То ли снилось ему, то ли грезилось, будто лежит он на корабле, и корабль тот раскачивает крутая морская волна. Не раскачивает — вертит, грозит опрокинуть, и приходится напрягать все силы, чтобы утихомирить качку, не погубить судно, людей и груз.
Не раскачивает — вертит, грозит опрокинуть, и приходится напрягать все силы, чтобы утихомирить качку, не погубить судно, людей и груз.
Совладал, одолел. Корабль перестал опрокидываться, хотя шатало его еще грозно. Понятно: не суша.
Но если кипит шторм, почему кто-то спокойно разговаривает рядом? Словно никакой опасности нет.
Ардылов попытался прислушаться к разговору.
В ушах шумело, и раньше слов Владимиру удалось разобрать интонацию.
В одном голосе явно звучала тревога. Его обладатель боялся, и боялся так, что сердце моряка невольно забилось сильнее. Может, судно уже дало течь?
Но тут заговорил второй, и сразу несколько отлегло. Никакого страха, спокойная деловитость, разве что с нотками угрозы, но не из-за положения, а по отношению к собеседнику. Чтобы не паниковал раньше времени. И еще чуточку обещаний, явно о том, что все будет непременно хорошо.
— Но как я это сделаю? Как? — воскликнул первый из говоривших. Не то воскликнул он тихо, не то виноват был бушующий шторм, но Ардылов едва разобрал слова.
Но каким-то образом разобрал, даже понял, что говорят на ломаном английском. На таком, на котором умел с грехом пополам изъясняться и сам Володя.
И еще голос показался знакомым. Хотя как раз тут ничего удивительного не было. Мир не настолько велик, тем более корабельная палуба. Раз вместе вышли в море, то знать друг друга должны.
Снова заговорил второй. На этот раз Ардылов ничего не понял. Если бы разговор шел на русском!
— Он надолго не уходит. Два часа, и возвращается, — слова первого вновь были ясны.
Но кто же это? Голос настолько знаком, будто слышишь его едва ли не каждый день. Лишь вспомнить никак не удается. И вертится в памяти, да все вдалеке, вдалеке… И что возвращается каждый раз? Штормовой шквал? Но неужели рейс длится так долго?
— Если хочешь жить хорошо, то найдешь способ, — второй говоривший, тот, который был поспокойнее, тоже стал вдруг понятным.
Значит, все-таки корабль в опасности. А жить… Жить хочет каждый. Только почему тогда никто не вспоминает о Володе?
Ардылов хотел напомнить о себе, что он здесь, только не может встать, однако говорить, оказалось, он тоже не мог. Изо рта не вырвалось даже сипа.
Обидно! Только стал свободным, начал жить, как все люди, — и вдруг погибать позабытому, незамеченному…
От жалости к себе он пропустил реплику неузнанного знакомца.
— Нет, — как-то издевательски-протяжно отозвался на нее собеседник. — Не сделаешь — тогда несдобровать.
Правильно. Если каждый делает все, что в силах, то никакой шторм не страшен. Значит, должен делать и я. Вот если бы суметь встать!..
— Мы достанем везде, — вновь донеслась реплика второго. — Так что думай. Хорошо жить — или страшно умереть.
Показалось, но после последней фразы прозвучал короткий смешок. Словно после остроумной шутки.
— Ладно, — наконец согласился знакомый. — Я слышал, через неделю он пойдет на Тортугу. На пару дней. Если будете рядом… Но меня тогда заберите. Он же все равно узнает, а тогда…
— Заберем. Обещали уже.
Хотят уйти на шлюпке. Кранты! Но почему через неделю? И Тортуга. Мы рядом с ней?
— Через восемь дней мы будем ждать тебя там же, — подытожил второй.
— А теперь я пошел. Я ведь рискую больше некоторых. Если узнают…
Голоса стали удаляться. Одновременно море почти успокоилось, перестало раскачивать корабль, и Ардылов неожиданно для себя провалился в сон.
Очнулся он ближе к утру. От холода. Тело тряслось, словно надеялось согреться от тряски, во рту было погано, в мышцах гнездилась слабость, и что-то больно впилось в спину.
Ардылов осторожно завел руку назад и обнаружил там какой-то сучок.
Значит, не на корабле, понял он. Глаза постепенно привыкли к мраку, который не могли рассеять ни далекие звезды, ни едва нарождающийся серпик луны.
Вокруг были кусты. Владимир приподнялся и чуть в стороне углядел темную полосу забора, а еще дальше — что-то похожее на дом.
Ноги слушались плохо, пошатывало, однако это был явно дом Командора, в котором жил и Ардылов.
Похоже, малость перебрал, вздохнул моряк. Это может случиться с каждым. Не беда.
С трудом удерживая равновесие, дрожа от смеси холода и похмелья, Ардылов потихоньку доковылял до двери.
Из соседнего флигелька, где жили инвалиды, кто-то выглянул, но узнал идущего и помянул черта.