— Курс на арьергард!
Эскадра вновь попыталась перестроиться в соответствии с меняющейся обстановкой. Британский адмирал упорно старался поставить на угрожаемое место свои основные силы из линейных кораблей и наиболее мощных фрегатов.
Только на стороне флибустьеров был еще и ветер. Он старательно дул в корму, позволял маневрировать, в то время как их противникам приходилось идти под прямым углом к единственному подателю движения.
Стройная линия англичан стала поневоле распадаться. Основные силы потеряли строй, на глазах превратились в кучу, и требовалось время, чтобы из нее вновь вырос грозный боевой порядок.
Вдобавок авангард поздно заметил маневр своего флагмана и продолжал следовать дальше с прежней скоростью. Потом его командир заметил свою оплошность, стал спешно убирать паруса, и все окончательно спуталось.
— «Лань»! Атакуем адмирала! — о чем действительно жалел Командор, это о том, что рации не стоят на каждом из его судов.
«Вепрь» легко изменил направление и устремился на англичанина.
Последний как раз чуть развернулся кормой к противнику и даже не смог дать своевременный бортовой залп.
Гранье действовал четко, словно на стрельбище. «Вепрь» скользнул под самую корму флагманского линкора, развернулся бортом, и орудия немедленно выплюнули в мачты противника порцию книппелей. Одновременно сказали веское слово мортиры. Из огненных ядер лишь одно рухнуло рядом с бортом англичанина, остальные же обрушились на его верхнюю палубу.
Не отстали и штуцерники. Почти каждый их выстрел достиг цели, и квартердек линкора оказался заваленным трупами.
Командор немедленно повернул фрегат, направил его в сторону, а на освободившееся место заступила «Лань», и Ширяев хладнокровно повторил все действия своего командира.
Сорокин поступил иначе. У него не было мортир с зажигательными бомбами, зато и линкор уже лишился двух мачт, а начавшийся пожар вызвал у англичан легкую амнезию. В том смысле, что они дружно бросились тушить разрастающееся пламя и при этом начисто забыли о необходимости стрелять по пиратам.
Картечь весело прошлась по пожарникам. Вторя ей, около одного из орудий рванул порох. Это еще не был венчающий дело взрыв крюйт-камеры, только пролог к нему, но понят он был правильно.
Неясно, уцелел ли на линкоре кто-нибудь из старших офицеров, или все они полегли под огнем снайперов. Если кто и остался — унять дальнейшее ему было не под силу. Матросы в панике заметались по кораблю, начали спускать шлюпки, причем в спешке делали это настолько бездарно, что первый баркас сорвался и, подобно ныряльщику, вошел в воду носом…
Следовавшие за Сорокиным корабли добивать линкор не стали. Бригантина Монблана первой свернула в сторону, подальше от опасного врага, и остальные последовали ее примеру.
Маневр был произведен вовремя. Линкор распух, разлетелся с оглушающим грохотом, и на оказавшихся поблизости кораблях, как английских, так и флибустьерских, пришлось срочно выбрасывать за борт горящие доски, прилетевшие прощальным подарком.
— Сорокин! Уводи ребят!
Командор ожидал, что англичане мстительно набросятся на пиратский флагман, и норовил воспользоваться этим, прикрыв всеобщий отход.
Однако покойный адмирал держал эскадру в ежовых рукавицах. Настолько, что его исчезновение вызвало форменный бардак.
Все три отряда британских кораблей превратились в безобразные неуправляемые скопища. При желании можно было бы атаковать любое из них, да только какое желание могло быть у флибустьеров, когда трюмы ломились от добычи?
Соответственно прореагировал и Командор. Он мгновенно понял, что никаких военных действий в ближайшее время не предвидится и хотя бы четверть часа в запасе есть.
— Уходим! Ну, Валера, теперь твоя очередь. Представь, что мы на королевской регате и пришедшему первым достанется огромный приз. Аккурат в размере нашей добычи.
«Вепрь» стремительно разрезал волны, по сторонам уже без строя неслись остальные пиратские корабли, и полученная фора давала надежду дожить до приближающегося вечера.
— Слушай… — Настроение Ярцева было отличным. В ходовых качествах своего корабля он был уверен, и теперь неудержимо тянуло позубоскалить. Между прочим, тоже реакция на миновавшую опасность. — Неужели адмирал сумел всех убедить, блин, что без него они полный ноль?
Командор посмотрел за корму. На некоторых судах уже успели опомниться, разворачивались, пускаясь в погоню, другие же до сих пор покоились на волнах, словно и не было на них капитанов.
— Разве не так? Хотя могу предложить еще вариант.
— Разве не так? Хотя могу предложить еще вариант. Покойник затрахал всех так, что они пропустили нас исключительно за оказанное благодеяние. Это у нас полная свобода. Погоня, а канониры поют. Прямо хоть на эстраду выпускай.
Но осуждения в словах Командора не было. Напротив. Ведь когда человек поет такие песни, его невозможно сломать.
Четыре года рыскал в море наш корсар,
В боях и штормах не поблекло наше знамя.
Мы научились штопать паруса
И затыкать пробоины телами…
А погоня… Уйдем! В противном случае преследователям будет много хуже.
…Ведь океан-то с нами заодно,
И прав был капитан: еще не вечер!