«Кажется? — недоуменно подумал Мотыга. — О чем он?»
Способность связно соображать временно покинула Шат Унгена.
Когда он более-менее отошел от ступора, вызванного обилием новых событий и впечатлений, Сизый сидел за столом, вопросительно уставившись на пустой стакан из-под сока. Недоеденный Мотыгой ужин уже остыл; вилка так и валялась на столешнице чуть в стороне от подноса.
— Сизый, — тихо сказал Мотыга. — Мне страшно.
Напарник отвлекся от созерцания пластикового цилиндрика.
— Что?
— Мне страшно, — повторил Мотыга. — Я не понимаю, что со мной происходит.
Сизый вместо ответа встал, спровадил свой поднос вместе со всем содержимым в утилизатор и мягко предложил:
— Пошли-ка спать, напарник. День сегодня выдался какой-то сумасшедший… Отдохнуть надо.
«Ладно, — подумал Мотыга. — Не хочешь обсуждать, не надо. Впрочем, он прав: отдохнуть действительно надо.»
Он тоже избавился от подноса и пошел вслед за Сизым к каютам.
Кают было шесть, естественно. Коротенький радиальный коридорчик ответвлялся от основного кольцевого, охватывающего центральный пост. По три створчатых двери на каждой стороне.
— Ты какую выберешь? — Сизый обернулся.
По три створчатых двери на каждой стороне.
— Ты какую выберешь? — Сизый обернулся.
Мотыга ткнул в первую дверь справа. Инстинктивно он выбрал дальнюю от внешней границы модуля каюту.
— Тогда я эту…
Сизый выбрал дальнюю слева. Намеренно, или тоже инстинктивно — поди разберись.
Мотыга вздохнул, потерянно уркнул и протянул руку к управляющей дверьми панельке. Створки бесшумно разошлись, покорные его приказу.
— И вот еще что, — Сизый задержался на пороге своей каюты. — Я советую тебе заглянуть в аптечку, сглотнуть какой-нибудь стимулятор и закусить снотворным. Попомнишь мои слова: завтра сегодняшние страсти увидятся тебе совершенно в ином свете.
Мотыга поскреб передужье (рука была словно ватная), неопределенно дернул головой и вошел в каюту. Створки тотчас затянулись за его спиной.
«Вообще-то, в этом что-то есть, — подумал он о словах Сизого. — Действительно, полночи проворочаюсь, не высплюсь, завтра буду как маринованный… Лучше принять снотворное. Хотя, с другой стороны — что мне завтра, в разведку, что ли? Работы у нас тут никакой нет. Хоть целый день спи.»
Он отыскал аптечку в шкафчике, порылся, заглотил капсулу «Нейрофета» и снотворное, настроил излучатель в изголовье гамака, сбросил комбинезон, башмаки, и забрался в спальный мешок.
По мере того, как Мотыга погружался в сон, свет в каюте пригасал.
Несмотря на пережитые треволнения, забылся Мотыга почти сразу.
Наверное, он не рассчитал дозу снотворного и взял не то слишком большую капсулу, не то слишком малую. Сначала ему показалось, что слишком малую, потому что посреди ночи Мотыга проснулся. Тотчас вспыхнул свет; хронометр показывал локальное время где-то между полуночью и утром. Мотыгу мутило — снотворного было мало, чтобы заставить отключиться, но много для ясной головы. Предметы казались то размытыми, то преувеличенно резкими. Мотыга выбрался из гамака и, пошатываясь, встал посреди каюты. Потряс головой, отчего под черепом заворочалось что-то вязкое и тяжелое. Никак не удавалось сообразить — что его подняло и что сейчас следует делать.
Потом его словно кто-то подтолкнул; находясь все в том же непонятном полусне-полуяви, Мотыга направился к выходу. В коридоре он на миг задержался напротив двери в каюту Сизого, возможно даже поразмыслил — а не разбудить ли его? Но будить не стал, а вместо этого, по-прежнему пошатываясь, побрел к тыльному шлюзу.
О проделках вечернего гуляки по крыше модуля Мотыга словно забыл; во всяком случае о пережитом испуге Мотыга не вспоминал. Он отчего-то твердо знал: нужно идти к шлюзу.
И шел.
Словно сомнамбула, он натянул скафандр и активировал поле. Вошел в шлюз и дождался пока насосы откачают воздух. Зажег локтевые осветители, и устремился в плотную тьму канала, что пронизывал каменное тело астероида.
Он шел, изредка спотыкаясь, и даже не пытался сбросить окутывающую сознание мглу. Часть сознания Мотыги, похоже, спала. Та часть, что умеет задумываться, задавать вопросы и находить ответы. Бодрствовала другая — привыкшая подчиняться и не рассуждать.
Мотыга миновал кладбище — место, куда военные снесли погибших из Роя — миновал камеру с громадной мумией матки, и вскоре достиг зала, где покоился саркофаг.
Ему показалось, что тут произошли какие-то неуловимые перемены. Во-первых, зал, вроде бы, стал гораздо просторнее; во-вторых осветители на локтях давали почему-то заметно меньше света, чем в прошлые посещения, и от этого Мотыга почувствовал себя еще более неуютно.
Приходилось до рези в каждой фасетке напрягать глазные мышцы, но коварная полутьма от этого только плотнее сгущалась. Кроме того, остатки оболочки кокона куда-то подевались — а, может, просто потерялись во мраке, что струился у раздавшихся стен.
Когда же Мотыга попытался взглянуть на саркофаг, он почувствовал, как костенеет экзоскелет от внезапного испуга.
Саркофага на месте не было. Не было массивного, и ранее казавшегося совершенно неподъемным и незыблемым «кирпича». Пропал; а на месте, где он раньше покоился, остались только смутные неровности.