— Я клянусь вам, что говорю правду, — срывающимся голосом крикнула Скади. — Все происходило именно так, как я говорила! Почему вы мне не верите?
Азанни оставался совершенно бесстрастным, и оттого еще больше походил на крупную сову, напялившую белый комбинезон.
— А почему мы должны верить тебе, homo? Ты ведь уже однажды солгала нам.
— Я не лгала! Я говорила только правду!
— Так почему же диска нет там, где ты говоришь?
— Не знаю! Я была без сознания! Может быть, вы сами его вынули из драйва!
Все азанни в зале, за исключением разве что солдат, дружно засвистели. Наверное, смеялись.
— Ты глупый и желторотый птенец, homo. И выдумки у тебя детские. Даже лгать ты как следует не умеешь — приборы сходят с ума, улавливая страх, который от тебя исходит. Говорящий правду страха не испытывает. У тебя есть последний шанс рассказать все. А потом мы возьмемся за ментоскопирование — настолько глубокое, насколько получится на твоем примитивном мозге.
У Скади из глаз градом катились слезы, и сдержать их она не могла.
Глубокое ментоскопирование означало практически стопроцентный распад личности. То есть, ту же смерть.
— Мамочка, ну что я вам могу рассказать… — всхлипнула Скади.
— Мамочка, ну что я вам могу рассказать… — всхлипнула Скади. Самообладание окончательно покинуло ее.
Азанни выдержали паузу — около минуты. Потом пестрый с насеста негромко прощебетал:
— Мы теряем время, Анайта. Приступайте.
— Слушаюсь, досточтимый пик!
И — чуть тише:
— Поехали, ребята…
Словно в насмешку, даже эта фраза прозвучала на интере. Скади еще раз всхлипнула, и попыталась изгнать из себя стремительно расширяющуюся пустоту. Ничего у нее не вышло.
Голова снова оказалась обездвиженной; к вискам прикоснулось что-то холодное и твердое, а потом холодно стало всей голове. Из-за слез Скади уже ничего не видела — ни суетящихся на стене азанни в белом, ни солдат, ни кремового потолка.
Почему-то перед глазами встала чешуйчатая поверхность злополучного саркофага. Безмолвная и равнодушная.
А потом раскаленная игла впилась ей прямо в мозг. Мгновение боли — и мир утонул в ослепительной, как взрыв сверхновой, вспышке.
Личность Скади Фри распалась в результате ментоскопирования спустя несколько земных часов — азанни-нейрохирурги с удивлением отметили, что ничего отличного от рассказанного ею на допросе реконструировать из воспоминаний не удалось. Тело прожило еще почти четыре месяца, и впоследствии было продано клинике по синтезу жизненно важных органов на Багуте-3, где и было разобрано на эти самые органы. Яхта «Карандаш» подверглась тщательному осмотру, сотрудники контрразведки пирамиды Азанни-Таинант чуть ли не вылизали каждый квадратный дюйм, но никаких следов астрогационного диска или броузера мгновенной почты все равно не отыскали. После дознания яхта в малопригодном для восстановления состоянии упокоилась на одном из резервных складов флота шат-тсуров с Багуты-4.
Ни сразу после уничтожения крылом азанни астероида и кораблей Роя, ни когда-либо впоследствии Рой не предъявил конклаву пирамид никаких претензий. Тщательное сканирование и прочесывание пространства в месте боя не дало никаких результатов — азанни и шат-тсуры находили только обломки астероида. Таинственный груз человеческой яхты исчез бесследно.
В систему Багуты вскоре прибыло и второе крыло пирамиды Таинант, и оставалось там около пяти местных циклов, приблизительно шесть земных лет, пока конклав не призвал силы в другое место.
Этап четвертый: Шат Унген, Shat-Tzoor, Багута — Ван Трейа — Морита Грифона.
Четырнадцать земных лет спустя.
Астероид попался здоровый — даже по меркам местного пояса. Иные камешки в поясе крупнее естественного спутника Багуты-3, который всего-то вчетверо меньше самой планеты.
Катер-штольня отделился от рудной базы; унтер, видно, решил не ждать полных результатов разведки, а сразу брать удачу за хвост и приниматься за дело.
— Разведка, к высадке! — пропел он сиплым от алкоголя голосом.
Еще два столетия назад шаты не знали что такое алкоголь. Участь расы-сателлита, малозавидная даже при взгляде издалека… Все решают за тебя — что тебе есть, что тебе пить, сколько и с кем тебе трахаться, кем и как интенсивно работать.
Шат Унген по прозвищу Мотыга жалобно уркнул и полез из гамака.
Конечно, жить под пятой самодовольных наседок-азанни — участь на редкость тоскливая. Но, с другой стороны, среди шатов тогда не было законченных пьяниц, как отец. Шаты практически не знали воровства — а теперь что? На прошлой неделе у четвертой бригады сперли две штольни, и никаких концов унтеры отыскать не сумели! График бурения сорвали ко всем исамарам, премиальные, понятно, тю-тю, и в отпуск теперь неизвестно когда выпустят…
Люди пошатнули незыблемое превосходство пяти высших рас над остальными обитателями Галактики.
Но они же и ввергли всех без разбору в грязь, в беззаконие, в произвол… Борк знает еще во что. Разве стал бы брат Шат Унгена Мотыги вором, а сестра проституткой, если бы шаты остались сателлитами азанни? Разве отец умер бы от пьянства, а мать — от нищеты и болезней? Вряд ли. Работали бы себе где-нибудь на Багуте-3 под присмотром начальника-азанни… Не роскошествовали бы, это факт, но не пришлось бы и бедствовать.
Мотыге повезло — он не стал вором, как брат; ну а участь сестры он по понятным причинам разделить не мог вовсе. Он сумел устроиться в горняцкую артель, по полной программе отпахал четыре цикла на Багуте-4, а потом был отобран военным ведомством для работы в поясе астероидов. Вероятно, сыграло свою роль стойкое предубеждение Мотыги против алкоголя — брат его родился куда здоровее, но за несколько лет превратился в развалину. А Мотыга здоровье не травил, работал много, но не через силу, и мало-помалу перерос старшенького. Стал и ростом выше, и в ключицах пошире, и мышечные узлы нарастил — будь-здоров, не скрипи!