Бейри сближался с крейсером, и его пушки по-прежнему не молчали. Вальдес, удивленный, скосил глаза и обнаружил, что Кро, как ни в чем не бывало, сидит, спеленутый коконом, и бьет из всех стволов — похоже, он переключил две установки Птурса на себя. Снаряды молотили по орудийным башням и крылу, в котором уже зияла огромная пробоина.
— Уходи! — сквозь зубы прошипел Вальдес, ныряя под сгусток оранжевых молний. — Уходи немедленно!
— Я тебя не оставлю, — спокойно отозвался Вождь. — Для меня не так опасно, как…
— Уходи! Это не твоя битва, Кро!
Светлая Вода усмехнулся. Его протез скользил над стрелковой панелью:
— Не моя? А за что сражаешься ты? За лоона эо?
— За своё дитя!
— Это не твой ребенок. Я же тебе говорил, что в генетическом смысле…
— «Ланселот»! — выкрикнул Вальдес. — Приказываю катапультировать стрелка!
— Слушаюсь, Старший Защитник.
— Приказываю катапультировать стрелка!
— Слушаюсь, Старший Защитник.
Спас-капсула Кро, вращаясь и кружась, полетела в темноту. Объект был ничтожно мал — вряд ли крейсер мог поймать его локаторами на расстоянии нескольких тысяч километров. Заметив, что ни одна молния не метнулась следом, Вальдес довольно кивнул. Его уже не пытались сжечь пучком антипротонов, били лишь из плазменных метателей. Он приближался к врагу с каждой секундой и находился сейчас так близко, что броневая обшивка крейсера могла не выдержать аннигиляционный взрыв.
Похоже, ханторы еще не поняли, что он затевает, мелькнуло в голове.
— «Ланселот»! Ты меня слышишь, «Ланселот»?
— Да, Старший Защитник.
— Ударим в средний корпус. Надо вскрыть резервуар с антиматерией.
— Разумно, Защитник. В боковых корпусах только гравитационные двигатели и оружие.
— Я направлю корабль в жерло аннигилятора и катапультируюсь. Ты сделаешь остальное.
— Да, Защитник.
Громада крейсера стремительно надвигалась. Хронометр в голове Вальдеса отсчитывал последние мгновения.
— Ты отличный воин, «Ланселот». Я горжусь, что летал с тобой.
— Я тоже, Защитник. Ты спасаешь Хозяина. Пусть моя жизнь будет выкупом за твою.
Кресло скользнуло вниз, и тесные стены спас-капсулы сомкнулись вокруг Вальдеса. «Ланселот» швырнул его в пространство, клочья багрового облака и редкие звезды завертелись в стремительном хороводе, и ментальный импульс донес последнюю картину: серебряная стрелка бейри вонзается в пасть огромного крейсера. Затем вспыхнул ослепительный взрыв, ударили фонтаны протуберанцев, и хищный огненный язык дотянулся до капсулы.
Больше Вальдес не помнил ничего.
Эпилог
Куллат, материнский мир лоона эо
Где-то пела, заливалась птица. Ее чистый звонкий голос не будил у него воспоминаний: на Данвейте таких певунов не было, на Харре и Тинтахе тоже. Не на Земле ли он? Лежит, не раскрывая глаз, на мягкой кровати у распахнутого окна, дышит воздухом с хвойными ароматами и слушает трели соловья или другого чижика, какие водятся на континенте, среди полей и лесов… Но инстинкт астронавта подсказывал, что здесь не Земля: тяготение было поменьше, хвойный запах отдавал непривычной сладостью, а голос птахи тоже казался незнакомым — почти человеческий и такой нежный, будто юная девушка поет песню без слов.
Некоторое время он размышлял над тем, сможет ли пошевелиться или хотя бы приоткрыть глаза. Чудилось, что мягкая, но неодолимая сила сковывает движения; он ощущал свои руки и ноги, ток воздуха и солнечное тепло на лице, поверхность ложа под спиной и ягодицами, но ни один палец, ни одна мышца не желали двигаться. Может быть, он недостаточно настойчив? Может, надо приложить усилие и…
Мысль ушла, сменившись другой, более важной: все-таки поет не птица, а девушка. Он попытался представить ее, и тут же всплыл знакомый милый облик: высокий чистый лоб, светлые волосы, собранные в прическу в виде шлема, лицо с маленьким, твердо очерченным подбородком и изящным носиком, яркие губы, тени на висках и серые глаза с голубоватыми веками. Лицо, сотканное из бирюзовых небес, радуги и утреннего тумана, что розовеет над водой в первых солнечных лучах… Как ее зовут, эту красавицу? Коварная память подсказала: Инга.
Инга Соколова, его тхара! Конечно, он не мог забыть о ней, об их любви, их будущем ребенке! Ей и дитю угрожала опасность, и он сражался… С кем? Это воспоминание никак не давалось; в сознании всплывали то темный зев аннигилятора, то сокрушительный взрыв, то пламя, что тянулось и тянулось к его кораблику длинным жарким языком.
Фантомный огонь накрыл его, он застонал, не слыша собственного голоса, только пение девушки-птицы и шелест листвы. Эти звуки были реальными, изгнавшими память о том мгновении, когда он обратился в прах. Должен был обратиться, но, вероятно убежал от смерти…
Прислушиваясь к высоким нежным трелям, он снова вызвал черты девушки. Они мерцали как звезда в потоках атмосферы, и он внезапно догадался, что видит два обличья, два разных лица, будто наложенные друг на друга голограммы: глаза — то серые, то синие, волосы — то с золотистым блеском, то светлые, словно лен, носик — то чуть вздернутый, усыпанный веснушками, то изящной строгой формы. Затем облики девушек раздвоились, и в памяти всплыли их имена: сероглазка — Инга Соколова, тхара, а та, что с синими глазами, — женщина лоона эо Занту, которую он защищал… Занту и их малыш… может, по человеческим меркам, не его ребенок, но он считал дитя своим… Было сражение с хапторами, Птурс и Кро покинули корабль, он катапультировался тоже, но слишком поздно… Взрыв… Тот взрыв он не мог пережить…