— Того и гляди вывернет при взгляде на него!
— Вот видишь! — повернувшись к Самаду, победно воскликнул Микки. — Мешает клиентам есть — что я и говорил.
— Не станешь же ты слушать эту парочку!
— Не знаю… — Микки маялся над своими сковородками; в нелегком деле раздумья ему на помощь всегда поднималось по тревоге тело. — Я уважаю тебя и все такое, ты дружил с моим отцом, но — никаких обид, ладно? — ты слишком прочно тут засел, Самад, дружище, и кое-кому из посетителей помоложе может не…
— Это они-то помоложе? — Самад махнул рукой в сторону Кларенса и Дензела.
— В каком-то смысле… Но я о том, что клиент всегда прав.
Самад был задет до глубины души.
— Я тоже клиент. Это я клиент. Вот уже пятнадцать лет я хожу в твое заведение, Микки. По всем меркам срок немалый.
— Да, но мнение большинства — закон! Я почти всегда с тобой, так сказать, считаюсь. Парни тебя «профессором» прозвали — и, по правде, за дело. Я тебе внимаю шесть дней из семи. Только знаешь что: пусть ты капитан, но если команда подняла мятеж, ты в глубокой заднице, понял?
И Микки печально сопроводил сию мудрость показательным побоищем на раскаленной сковородке: двенадцать грибов оттеснили один к краю и скинули его на пол.
Едва Самад услышал гогот Дензела и Кларенса, к горлу подкатила ярость, и он не успел ее сдержать.
— Дай сюда! — он ринулся за стойку, к плите, где грустно и криво висел портрет Мангала Панде. — Не стоило и просить… какой позор, какое неуважение к памяти Мангала Панде — принести его в этот безбожный, порочный дом!
— Ты чего?
— Дай его сюда!
— Погоди, постой минутку…
Микки и Арчи кинулись ему помешать, но Самад, вне себя от боли и унижений последних десяти лет, попытался преодолеть внушительное присутствие хозяина бара. После недолгой борьбы взмокшее тело Самада обмякло, и он сдался.
— Погоди, Самад. — Микки так участливо тронул его за плечи, что Самад чуть было не разрыдался. — Не думал, что для тебя это так чертовски важно. Давай все по-новой. Повесим его на неделю, а там посмотрим, как дело пойдет, ага?
— Спасибо, друг. — Самад вытащил из кармана платок и отер лоб. — Я это запомню.
В знак примирения Микки похлопал его между лопаток.
— Черт побери, за эти годы я столько о нем наслушался. Пусть уж повисит здесь, на этой чертовой стене. Мне без разницы. Ком-си ком-са, как говорят лягушатники. То есть черт-те что. А за добавочную порцию индейки платить придется звонкой монетой, дорогой ты мой Арчибальд. Золотое время обеденных талонов кончилось. Ах, дорогуша, ну и попусту же ты воду мутил…
Самад заглянул в глаза своего прадеда. Не впервые он и Панде переживали это сражение, сражение за репутацию последнего. Им обоим было слишком хорошо известно, что во мнении относительно Мангала Панде современники разделились на два лагеря:
Снова и снова Самад убеждал Арчи пересмотреть свою точку зрения.
Не впервые он и Панде переживали это сражение, сражение за репутацию последнего. Им обоим было слишком хорошо известно, что во мнении относительно Мангала Панде современники разделились на два лагеря:
Снова и снова Самад убеждал Арчи пересмотреть свою точку зрения. Год за годом они сидели у О’Коннелла и вели один и тот же спор, с неустанно собираемыми Самадом по крупицам уточняющими фактами. Но с тех самых пор, как году в 1953-м Арчи узнал «правду» о Панде, он стоял на своем. Единственная заслуга, которую он со скрипом за ним признавал, — пополнение лексики английского языка словом «пандеец», означавшим, как мог узнать из «Оксфордского словаря» любознательный читатель, следующее:
Пандеец, сущ., разг. (устар.). Сер. XIX в. (Вероятно, производное от фамилии первого повстанца среди привилегированных сипаев в бенгальской армии). 1. сипай, любой участник восстания сипаев в Индии, 1857-1859 гг.; 2. мятежник, изменник; 3. человек, проявивший бестолковость или трусость в военных условиях.
— Ясно как божий день. — И Арчи торжествующе захлопывал том. — Я и без словаря это знал — да и ты тоже. Просторечие, и только. Мы в армии тоже ого-го как загибали, помнишь? Ты хотел мне лапшу на уши повесить, но правда всегда выходит наружу. Теперь понятно, что Панде за фрукт. На твоем месте я бы не афишировал своих родственничков и не жужжал о них всем подряд двадцать четыре часа в сутки.
— Арчибальд, понятие существует, но это не значит, что в нем в полной мере отражена личность Мангала Панде. С первым значением мы соглашаемся: мой прадед — мятежник, и я говорю об этом с гордостью. Я готов признать, что события развивались не совсем так, как было задумано. Но что он изменник? Трус? Твой словарь устарел, теперь эти значения не употребительны. Панде — не трус и не изменник.
— Ага, раз уж мы об этом заговорили, скажу тебе, что я думаю: не бывает дыма без огня, — говорил Арчи, вдохновляясь собственной мудростью. — Понимаешь, о чем я?
Это был излюбленный аналитический инструмент Арчи, которым он пользовался, когда узнавал новости, исторические факты и хотел отделить достоверную информацию от небылиц. Не бывает дыма без огня. Он так наивно и свято верил в свою формулу, что Самаду не хватало духу его разубеждать. К чему сообщать пожилому мужчине, что дым без огня бывает, как бывают глубокие раны без крови.