1952: Али (отец Микки) и три его брата высаживаются в Дувре с тридцатью фунтами старого образца и отцовскими золотыми карманными часами. У всех четверых на лицах безобразные прыщи.
1954-1963: Период свадеб и случайных заработков; на свет появляется Абдул-Микки, еще пять Абдулов и их двоюродные сестры.
1968: После трех лет работы курьерами в югославской химчистке братьям удается скопить небольшой капитал и открыть службу такси под названием «Али-такси».
1971: Служба такси процветает. Однако Али недоволен. Он понимает, что всю жизнь ему хотелось «готовить еду, радовать людей, общаться с ними». Неподалеку от заброшенной железнодорожной станции по Финчли-роуд он приобретает старую ирландскую бильярдную и начинает ее реконструкцию.
1972: На Финчли-роуд популярностью пользуются только ирландские пабы. И Али, несмотря на ближневосточные корни и желание открыть кафе, а не бильярдную, решает сохранить ирландское название. Он красит стены в оранжевый и зеленый, вешает картинки с лошадьми и регистрирует заведение как «Эндрю О’Коннелл Юсуф».
Он красит стены в оранжевый и зеленый, вешает картинки с лошадьми и регистрирует заведение как «Эндрю О’Коннелл Юсуф». Братья советуют повесить на стенах фрагменты из Корана, чтобы в этом заведении-гибриде «было приятно находиться».
13 мая 1973: «О’Коннелл» открывает двери для посетителей.
2 ноября 1974: Самад и Арчи по пути домой натыкаются на «О'Коннелл» и заходят поесть горячего.
1975: Али завешивает стены коврами, чтобы закрыть жирные пятна.
май 1977: Игровой автомат выдал Самаду приз в пятнадцать шиллингов.
1979: Али умирает от сердечного приступа, вызванного ожирением сердца. Его родные решают, что виной тому его нечестивое увлечение свининой. Из меню исключаются все соответствующие блюда.
1980: Знаменательный год. «О’Коннелл» переходит к Абдул-Микки. В подвале с целью выкачивания недобранных на сосисках денег оборудуется бильярдная. Играют на двух больших столах — «мертвом» и «живом». На «мертвом» игра идет на деньги. А «живой» стол привечает тех, у кого есть религиозные убеждения или нет денег. Идея пользуется огромным успехом. Самад и Арчи играют на «мертвом» столе.
Декабрь 1980: Арчи устанавливает на пинболе абсолютный рекорд — 51 998 очков.
1981: Арчи находит в цехе «Селфриджиса» бесхозную картонную фигуру Вива Ричардса и приносит ее в «О’Коннелл». Самад предлагает повесить в бильярдной изображение его прадеда Мангала Панде. Микки в просьбе отказывает, объясняя это тем, что на портрете «глаза близко сидят».
1982: По религиозным соображениям Самад больше не играет на «мертвом» столе. Он продолжает настаивать на размещении портрета.
31 октября 1984: Арчи выигрывает на «мертвом» столе 268 фунтов 72 цента. На них он приобретает для своей скрипучей машины новенькие покрышки «Пирелли».
Канун Нового, 1989 года, 22:30: Самаду удается уговорить Микки повесить портрет. Микки по-прежнему сомневается, «не будет ли это портить людям аппетит».
— Все равно мне кажется, что это будет портить всем аппетит. Тем более в канун Нового года. Прости, дружище. Без обид. Мое мнение, так сказать, ни черта не слово Божье, но это мое мнение.
Прикрепив к обратной стороне простенькой рамки проволоку и фартуком смахнув пыль со стекла, Микки с неохотой повесил портрет на крюк над плитой.
— Чертовски отталкивающий у него видок. Усики эти. Неприятный какой-то тип. А серьга зачем? Он что, голубой?
— Нет, нет. Для мужчин тогда было обычным делом носить украшения.
Микки с сомнением посмотрел на Самада — таким взглядом он одаривал посетителей, которые просили вернуть им деньги, жалуясь, что автомат для пинбола не сработал, хотя монетку они кинули. Он вышел из-за стойки, чтобы оценить картину с нового ракурса.
— А ты, Арчи, как считаешь?
— Мне нравится, — твердо заявил тот. — Очень.
— Пожалуйста, Микки. Если ты ее не снимешь, ты сделаешь мне огромное личное одолжение.
Микки наклонил голову в одну сторону, потом в другую.
— Без обид, я уже сказал. Просто странновато он выглядит. Может, другой какой портрет найдется?
— Это единственное сохранившееся изображение. Ты сделаешь мне огромное личное одолжение, огромное-преогромное.
— Ну… — протянул Микки и ловко перевернул яйцо, — ты, можно сказать, постоянный посетитель и так меня просишь, что надо бы уважить. Давай других спросим. Что скажешь, Дензел? А ты, Кларенс?
Дензел с Кларенсом, как всегда, сидели в углу, только на фетровой шляпе Дензела болталась видавшая виды мишура, а изо рта Кларенса, помимо традиционной сигары, торчал казу.
[30] Это была их единственная уступка надвигающемуся празднику.
— Чего тебе?
— Спрашиваю, что скажете насчет хмыря, которого Самад хочет тут повесить? Это его дед.
— Пра- дед, — поправил Самад.
— Я в домино играю, не видишь, что ли? Хочешь лишить старика радостей жизни? Где твоя картина? — И Дензел неохотно повернулся. — Эта? Брр! Гадость. Похож на служку дьявола!
— Он твой родственник? — пропищал Кларенс своим женоподобным голосом. — Это многое объясняет, мой друг, очень многое! У осла зад и то краше, чем у этого типа рожа.
Дензел и Кларенс противно захихикали.