— Конечно, конечно. Ничего-ничего, понятно. Так я и думала. По своему опыту я знаю, что в семье, где нет положительного мужского примера, все идет наперекосяк. Недавно я даже написала об этом статью в «Женский мир». В ней я рассказала о том, как работала в школе и однажды раздала детям горшки с бальзамином и велела неделю заботиться о нем так, как мама и папа заботятся о своем ребенке. Каждый мог сам выбрать, кому они будут подражать: матери или отцу. Один ямайский мальчик по имени Уинстон решил подражать отцу. На следующей неделе его мать позвонила и спросила: почему я велела ее сыну поливать цветок «Пепси» и ставить его перед телевизором? Это просто ужасно! Мне кажется, дело в том, что большинство родителей не ценят своих детей. Конечно, есть еще национальная специфика… Но меня все это бесит. Я разрешаю Оскару смотреть только новости и только полчаса в день. Этого вполне достаточно.
— Да уж, повезло Оскару, — сказал Миллат.
— Так вот, я рада, что вы будете к нам приходить, потому что… потому что Чалфены… Это может показаться странным, но я постаралась убедить вашего директора, что проект пойдет вам на пользу… и теперь, когда я вас увидела, я еще больше в этом уверена, потому что Чалфены…
— Знают, как развить в человеке его сильные стороны, — закончил Джошуа. — Они и со мной так сделали.
— Верно. — Джойс была рада, что не надо больше мучительно подыскивать слова, и засияла от гордости. — Верно.
Джошуа встал из-за стола.
— Ладно, мы пошли заниматься. Маркус, ты не мог бы потом зайти к нам помочь разобраться с биологией? А то у меня не очень-то получается разделять этот материал о репродукции на удобоваримые куски.
— Хорошо. Правда, я занят моей Будущей Мышью, — это была семейная шутка, обыгрывавшая название новой работы Маркуса, и младшие Чалфены запели «Будущая Мышь!», представляя себе Мышь Будущего — антропоморфного грызуна в красных шортах. — А еще мне надо позаниматься музыкой с Джеком. Мы играем на пианино Скотта Джоплина. Джек — за левую руку, я — за правую. Нам, конечно, далеко до совершенства, — он взъерошил Джеку волосы. — Но мы стараемся.
Айри попыталась представить, как мистер Икбал играет Скотта Джоплина правой мертвой рукой с ссохшимися пальцами. Или как мистер Джонс пытается разделить какой-то материал на удобоваримые куски. Ее щеки вспыхнули, когда на нее снизошло откровение от Чалфенов. Есть отцы, которые живут в настоящем, а не таскают за собой историю как кандалы. Есть люди, которые не увязли по самую шею в болоте прошлого.
— Оставайтесь с нами ужинать! — взмолилась Джойс. — Оскар очень хочет, чтобы вы остались. Оскар любит, когда в дом приходят новые люди, он считает, что с ними очень полезно общаться. И он особенно любит, когда приходят черные! Правда ведь, Оскар?
— Неправда, — по секрету сообщил Оскар Айри, плюнув ей в ухо.
И он особенно любит, когда приходят черные! Правда ведь, Оскар?
— Неправда, — по секрету сообщил Оскар Айри, плюнув ей в ухо. — Терпеть не могу новых людей, особенно черных.
— Он считает, что с черными очень полезно общаться, — прошептала Джойс.
* * *
Это было время новых людей: черных, желтых, белых. Целое столетие гигантского миграционного эксперимента. Так что в конце века вы видите на одной детской площадке Исаака Лёнга у пруда, Дэнни Рэмана в футбольных воротах, Куан О’Рурк с баскетбольным мячом и Айри Джонс, насвистывающую себе под нос. Детей, у которых имя и фамилия не просто не сочетаются, а противоречат друг другу. В их именах массовая миграция, переполненные корабли и самолеты, холод чужой страны, медицинские осмотры. Только в конце века и, может быть, только в Уиллздене встретишь лучших подруг Зиту и Шэрон, которых постоянно путают, потому что Зита англичанка (ее матери это имя показалось красивым), а Шэрон — пакистанка (ее мать решила, что с таким именем девочке будет легче жить в чужой стране). И все же, несмотря на то что мы смешались, несмотря на то что мы наконец научились спокойно входить в жизни друг друга (как возвращаются в постель своей любимой после ночной прогулки), несмотря на все это, некоторым до сих пор трудно признать, что больше всего на настоящих англичан похожи индийцы, а на индийцев — англичане. Но все еще есть белые молодые люди, которым это не по вкусу, которые к ночи выходят на слабо освещенные улицы с зажатыми в кулаках ножами.
Иммигрант смеется над страхом националиста перед болезнями, перенаселением, смешанными браками — все это мелочи по сравнению с великим страхом иммигранта раствориться, исчезнуть. Даже невозмутимая Алсана иногда просыпается в холодном поту, когда ей снится, что Миллат (генетически ВВ; В — означает бенгалец) женится на девушке по имени Сара (аа; a — означает арийскую расу), у них рождается ребенок — Майкл (Ва ), который, в свою очередь, женится на какой-нибудь Люси (аа ) и подарит Алсане неузнаваемых правнуков (Aaaaaaa! ), их бенгальские гены вымываются, фенотип побеждает генотип. Такой страх — самое необъяснимое и самое естественное чувство в мире. В ямайском языке оно отразилось даже в грамматике: у них нет личных местоимений, нет разделения на «я», «ты», «они», есть только чистое нерасчленимое «Я ». Когда Гортензия Боуден (сама наполовину белая) узнала, за кого Клара вышла замуж, она пришла к ним, встала на пороге и сказала: «Слушай: я и я больше не знаемся», развернулась и ушла. Она сдержала слово. Гортензия вышла замуж за негра, чтобы спасти свои гены от исчезновения, а не для того, чтобы ее дочь народила разноцветных детишек.