— Но почему мне? Я со всем этим никак не связана.
— Вот именно. А я связана. Поэтому ты идеально подходишь. Ведь ты его знаешь и в то же время не знаешь — загадочно сказала Джойс. Она подала Айри ее длинное белое пальто, перчатки и одну из шапок Маркуса с нелепой кисточкой на макушке. — И еще потому, что ты его любишь, хотя он и не любит тебя.
— Ага, спасибо, Джойс, что напомнила.
— И еще потому, что ты его любишь, хотя он и не любит тебя.
— Ага, спасибо, Джойс, что напомнила.
— Любовь — главное в этом мире.
— Нет, Джойс. Любовь — совсем не главное. — Айри стояла на пороге дома Чалфенов и смотрела, как ее могучее дыхание паром вырывается в морозный ночной воздух. — Это всего лишь слово из шести букв, которое помогает продавать страховки и кондиционеры для волос. Собачий холод! Будешь мне должна.
— Все мы кому-нибудь должны, — согласилась Джойс и захлопнула дверь.
Айри вышла на улицу, которую знала всю жизнь, и пошла по дороге, по которой ходила тысячу раз. Если бы прямо тогда ее спросили, что такое память, попросили дать самое точное определение памяти, она бы ответила: это улица, на которой ты впервые пинал ногами сухие листья. И вот она идет по ней. При хрусте каждого листочка под ногами приходил на память хруст всех предыдущих листьев. Ее окутывали знакомые запахи: мокрые опилки и мокрый гравий под деревьями, свежее дерьмо под пропитавшимися водой листьями. Эти ощущения бередили душу. Да, она решила стать стоматологом, но не утратила поэтическую жилку: ее по-прежнему иногда посещало это прустовское озарение, когда она видела вещи насквозь, хотя и выражала свои ощущения стоматологическими терминами. Она испытывала боль, какую доставляет чувствительная эмаль, или даже выдранный зуб, когда нерв оголен, — такую боль она испытывала всякий раз, когда проходила мимо гаража, в котором они с Миллатом, когда им было по тринадцать, пересчитывали сто пятьдесят пенсов, украденные у Икбала из копилки, потому что им отчаянно хотелось купить пачку сигарет. Она испытывала ноющую боль (как ноет вся челюсть, когда при неправильном прикусе один зуб давит на другой), бредя мимо парка, где они в детстве катались на велосипедах, где выкурили свой первый косяк и где однажды в страшный ливень он ее поцеловал. Айри хотела бы полностью отдаться этим фантазиям о прошлом и настоящем: купаться в них, делать их слаще, дольше, особенно поцелуй. Но в руке у нее был ледяной ключ, а вокруг — жизни людей, более странные, чем любые фантазии, более причудливые, более жестокие и с такими событиями, каких не бывает в фантазиях. Она не хотела связываться с длинными историями этих жизней, но она уже связалась, и теперь ее тащат за волосы к развязке по знакомой дороге: «Кебабы Мали», «Мистер Чонг», «Раджа», «Булочная Малковича». Даже с завязанными глазами она могла бы прочитать эти вывески; а теперь под мостом, обгаженном голубями, и дальше по широкой дороге, ныряющей в Гладстон-парк, как в огромный зеленый океан. Так можно и утонуть в воспоминаниях, но Айри выплыла. Она перепрыгнула через низкую ограду вокруг дома Икбалов, как прыгала тысячи раз, и позвонила в дверь. Время прошедшее или будущее неопределенное.
А на втором этаже в своей спальне Миллат последние пятнадцать минут пытался постигнуть указания брата Хифана по поводу преклонения (брошюра «Как правильно поклоняться Богу?»):
САЙДА: преклонение. При сайде пальцы должны быть сжаты и указывать в направлении киблы по линии ушей, а голова зажата между рук. Если ты кладешь лоб на что-то чистое: на камень, землю, дерево или ткань — это фард, и, как говорят (мудрецы), опустить нос вниз — это ваджиб. Не положено прижимать к земле только нос без серьезного оправдания. Если ты прижимаешь к земле только лоб — это макрух. Во время сайды надо по крайней мере трижды повторить «Субана риббийял-ала». Шииты говорят, что во время сайды лучше всего лежать на кирпиче, сделанном из глины Карбалы. Если ты ставишь обе ступни или хотя бы по одному пальцу каждой ноги на землю — это фард или ваджиб. Но некоторые мудрецы говорят, что это сунна. Потому что если ноги не касаются земли, то намаз не признается или считается макрухом.
Ничего страшного, если во время сайды лоб, нос или ступни ненадолго перестанут касаться земли. Если во время сайды согнуть пальцы ног и повернуть их к кибле — это сунна. В «Радд-уль-мухтар» записано, что те, кто говорит…
Миллат дочитал до этого места, а впереди было еще больше трех страниц. Он покрылся холодным потом, пытаясь вспомнить все, что есть халал или хараам, фард или сунна, макрух-тарима (категорически запрещается) и макрух-танцихи (запрещается, но не так жестко). В отчаянии он сорвал с себя футболку, застегнул на своем торсе несколько ремней, встал перед зеркалом и занялся другим, более простым делом, которое знал в мельчайших деталях:
Ты на меня смотришь? Ты на меня смотришь?
На кого ж еще тебе, блин, смотреть?
Ведь больше здесь нет никого.
Ты на меня смотришь?
Он совсем увлекся, выхватывая невидимые пистолеты и швыряя невидимые ножи в дверцу шкафа, когда вошла Айри.
— Да, — сказала Айри, в то время как он растерянно молчал, — я смотрю на тебя.