— Ты — чезу по имени Хенеб-ка? — спросил седоволосый.
— Да. Представься, немху.
Мгновение ливиец колебался, потом отдал салют.
— Теп-меджет Гибли, третья кавалерийская череда Стражей Западной Пустыни. Знаешь ли ты, семер, что тут запретная зона?
— Для врагов нет запретных зон, а они близко, — молвил я. — Слышал ли ты, теп-меджет, про ассирский десант?
— Да, семер. Мне сказали.
— И что ты сделал?
— Что приказано — удвоил караулы. Сейчас вокруг Темеху восемь моих патрулей.
— А что ты сделаешь, когда сюда придут ассиры?
— Буду сражаться, чезу.
— Против тысячи бойцов?
— Я не ведаю, сколько их. Буду сражаться. — Взгляд Гибли устремился к моим бойцам. — Ты привел подкрепление?
— Можешь так считать. Я принимаю твой отряд под свою команду. Сколько в нем всадников?
— Сорок. Но я… — он насупился, — я здесь не один. У меня уже есть командир.
— Кто? И где он?
Теп-меджет не ответил, а повернулся к патрульному, что привел нас сюда.
— Езжай, Шаркайна. Куда — знаешь, и к кому — тоже знаешь. Доложи и слушай, что прикажут.
Кивнув, воин ринулся к верблюду, прыгнул в седло и погнал мехари в пески.
Куда — знаешь, и к кому — тоже знаешь. Доложи и слушай, что прикажут.
Кивнув, воин ринулся к верблюду, прыгнул в седло и погнал мехари в пески. На запад, к скалам, отметил я. Должно быть, там и правда что-то было. Новый Дом Власти, где полно сановников и полководцев, где стоит позолоченный трон фараона, где раздает приказы наш пресветлый царь? Не верил я этому, не верил! Если б так, то здесь, в Темеху, три чезета бы стояли, а не сорок ливийцев с теп-меджетом Гибли!
Он теребил свои косы, не решаясь спросить, но все-таки пробормотал:
— Не сочти, семер, за дерзость… дозволь спросить… Где сфинксы чезу на твоих плечах? И почему твои люди в странных одеждах, кто в тунике халдеев, кто в маджайской, а кто — в ассирских башмаках? И пулеметы я вижу у вас ассирские…
— Сводный отряд, и другого не будет, ибо все остальные — на Синайской дуге, — ответил я. — Мы двадцать дней в пустыне, оборвались, оголодали, боезапас иссяк… Сражаемся с ассирами, берем оружие и амуницию с их трупов. А сфинксов своих я оставил в Мемфисе. Вернусь с победой, будут у меня не сфинксы, а генеральские скарабеи.
Гибли сделал вид, что верит мне, а я — что не заметил его колебаний. Но оба мы знали: в том, что стоит перед ним настоящий чезу, Гибли не сомневался ни мгновения. Был он ветераном, тертым-перетертым на армейской службе, и умел отличать доб-рый финик от гнилого.
— Надеюсь, твой гонец вернется быстро, — сказал я.
— Да, семер.
— Подождем. А пока я прогуляюсь в селение.
Он отдал салют, я ему ответил и зашагал к поселку за финиковой рощей. Хоремджет шел следом за мной. Ладья Ра висела над дюнами, и струившийся от нее вечерний свет был ровным и мягким. Сейчас безбрежное море песков, окружавшее оазис, казалось не враждебным человеку, а вполне мирным; желтые, розовые и золотистые тона успокаивали душу и навевали легкую печаль. В восточной стороне плыл, подрагивая и колыхаясь, мираж — чудесные дворцы в зелени садов, беседки, фонтаны и речной берег, будто перенесенный в этот край из долины Хапи. Я глядел на него с грустной улыбкой. Если бы я мог уйти в этот иллюзорный мир! Уйти и взять с собой Бенре-мут, наше дитя и всех моих товарищей! Но стоит ли мечтать об этом? Я не ушел бы, даже если б смог… Я не оставил бы Темеху.
— Как ты думаешь, чезу, куда этот Гибли отправил посыльного? — произнес Хоремджет. — В Дом Власти, о котором говорил Гимиль-Нинурта?
— Сомневаюсь. Есть что-то на западе, но так ли важен этот объект? Гарнизон в Темеху небольшой.
— Да, небольшой, — согласился мой помощник. — Сорок ливийских всадников вместо корпуса. Но, быть может, это сделали нарочно? Чтобы не привлекать внимания?
Я молча пожал плечами. Мы шли по единственной улице деревни, тихой и малолюдной, будто половина жителей оазиса исчезла неведомо куда. Очаги дымили не в каждом дворе и не повсюду готовили ужин, чаны под давильными прессами пустовали, и корзин с финиками было маловато, хотя урожай не оставлял желать лучшего. Ветви пальм гнулись под тяжестью плодов, и мне показалось, что на земле полно гниющих фиников. Чудеса! Неужели здесь позабыли слова Рамсеса: пальма кормит один рот? Или ртов стало меньше?
— Странно, — сказал Хоремджет, озираясь. — Только женщины, дети и старики… Ни одного мужчины, даже подростков нет.
Я это тоже заметил. И заметил другое: ребятишки и кое-кто из женщин шли за нами, но была их толпа молчаливой, совсем не такой, как в других селениях, где каждый новый человек — повод покричать и пошуметь.
Давно, когда я был тут на маневрах, нас встречали по-другому, несли вино и финики, а уж расспросам не было конца.
Мы вышли на площадку, где бил источник. Вокруг него, у каменного ограждения, стояли женщины, черпали воду кувшинами, занимаясь этим в гнетущей тишине. Это было совсем уж удивительно! Где женщины, там разговоры, пересуды, смех… Кто сплетничает, кто ругается, кто хихикает или кричит на детишек… Эти молчали. Казалось, я не в Темеху попал, где все немного пьяные и возбужденные от запаха вина, а в мрачный Мешвеш — да и то после кровавого погрома.