«И пришли с ним другие знатные из моих завистников, и привели своих воинов, и то же сделали мои сыны. Встали их и наши люди по обе стороны площадки для ристаний, и глядели они друг на друга, как псы на волков. И горели у моих людей сердца за меня, и говорили они: «Найдется ли храбрец, чтобы биться с нашим господином? А если найдется, долго ли выстоит?» Амон видит, были те слова пророческими.
Вышел я с луком своим и мечом, и враг мой, брат несчастья, принялся метать в меня стрелы. Неискусный был он лучник, и лук его уступал моему из Та-Кем; не умеют в тех краях делать мощные луки и свивать прочную тетиву. Миновали меня его стрелы, и приблизился он, и попытал удачу с дротиками, но увернулся я от них, и пали дротики врага на землю. Те же, кто следил за нашим боем, удивлялись моему умению — поистине был я быстрее барса и крепче ливанского кедра.
Поднял я дротик и швырнул в его щит. В самой середине засело острие, и мой противник, сын греха, не смог его вытащить, как ни старался. Пришел он в великий гнев, испустил вопль, отшвырнул свой щит и бросился на меня с подъятым топором. Вот пришло мое время! Знал я, что гнев — плохой пособник в битве; застилает гнев глаза, и не видит гневный, куда нанесут ему удар, куда поразят его копьем или стрелой.
Согнул я свой лук, метнул стрелу, и попала стрела тому воину в шею, но не убила. Закричал он от страха и рухнул в пыль, и была кровь на шее его, и была кровь на плече. Не медлил я, подбежал к нему, вырвал из рук боевой топор и поразил его в темя. И вот мертв он, пища Анубиса, и вот ноги мои на его спине, и вот клич мой летит над ристалищем! А меч мой чист — убил я врага его топором!
И когда свершилось это, подал я знак своим сыновьям, и ринулись они на завистников, как львы на трусливых гиен. И вздрогнула земля, и затмилось тучами солнце, и было в тот день много крови».
Глава 10
Темеху
К вечеру внезапно похолодало. Муссаваса, Иапет и другие ливийцы утверждали, что такое бывает после самума, а Левкипп, сделав умное лицо, принялся рассуждать о перемещении воздушных масс, о тепловом балансе между морем и пустыней и прочих мудреных предметах. Он занимался этим уже на ходу — я решил не дожидаться ночи и приказал выступать.
Мы покинули скалистую гряду с лежавшим за ней плоскогорьем. Старый охотник вел нас через пески на северо-восток, прямиком к Темеху, и, по моим расчетам, мы успевали добраться туда до вечерней зари. Мои бойцы казались отдохнувшими и бодрыми; может быть, победа над врагом прибавила им сил или обильная трапеза — в ассирском лагере мы взяли запас продовольствия. Наверное, каждый прикидывал, что половина дороги уже позади, и до Цезарии осталось не так уж много, восемь сехенов. К тому же впереди была вся ночь, и значит, миновав Темеху, мы приблизимся к Хенкету.
Что главное для беглецов? Надежда…
Однако сказанное нашим пленником звучало у меня в ушах, и я не испытывал уверенности, что двигаюсь к Цезарии и к спасению. Если бы не буря, признался Гимиль-Нинурта, ассиры были бы уже в том оазисе, и Тиглатпаласар пытал бы крестьян и их детей… А что изменилось теперь? Буря миновала, Тиглатпаласар убит, но остальные ассиры живы и через день-другой войдут в Темеху… И будет там то же, что в Нефере.
Должно быть, не одного меня одолевали эти мысли — я вдруг обнаружил, что рядом со мной не только Хоремджет, но Рени и Левкипп. Затем подтянулись Мерира, Пианхи и Тутанхамон. Все мои офицеры были здесь, шли, посматривали на меня, переглядывались и молчали. Наконец Хоремджет сказал:
— Встанет воин перед судом Осириса, и спросят его: убивал ли ты?
— Да, — отозвался Мерира.
— И спросят в другой раз: калечил ли?
— Да, — подтвердил Пианхи.
— И снова спросят: был ли жесток к людям?
— Да, — молвил Рени.
— Как же оправдаться воину? Как попасть в Поля Иалу? Как спастись от пытки и клыков Анубиса? — произнес Хоремджет, глядя на запад, в Страну Мертвых.
И ответил Тутанхамон, наш жрец и лекарь:
— Скажет воин: да, убивал я, но врага; да, калечил, но злого насильника; да, был жесток, но к тем, кто сам нес разорение и горе. Убивал и калечил, защищая и проливая собственную кровь! Положите вины мои на чашу весов, а на другую — свидетельства спасенных от вражеской жестокости, и увидим, что тяжелее. Судите меня праведным судом! Перевесят грехи, приму я кару у железного столба, и пусть жжет меня огонь и душит дым. А если перевесит мое мужество, растворите мне врата милости вашей и дайте испить воды источника вечности.
Они читали отрывок из Книги Мертвых, из того папируса, где солдат, представ перед судом, оправдывает свои деяния. Ведомо было мудрым предкам, что у всех свои грехи, у чиновника, воина, земледельца и даже у правителя, а потому полагалось каждому знать особые слова, чтобы склонить Осириса и судей к милосердию. Сколь эти речи действенны, нам неизвестно, ведь никто не вернулся с Полей Иалу, чтобы о том поведать, но на всякий случай мы повторяем их. Может быть, для того, чтобы не сделаться совсем уж хищными зверями.
Смолкли мои офицеры, и я спросил:
— Чего вы хотите? Чтобы встали мы в Темеху и дрались с ассирами за людей, что живут в этом месте?