Я принял доклад разведчиков, сидя под ивой у дома старосты, несчастного Унофры. Его истерзанное тело унесли, и теперь он лежал под слоем песка вместе со своими родичами. Если не считать переклички патрульных да воя разочарованных шакалов, над Нефером царили мир и тишина. Однако в голове моей кружились мрачные мысли — я думал о том, не доберутся ли Собаки Саргона до Мешвеша, не учинят ли в деревне Бенре-мут такую же бойню, как здесь. Вероятно, в Доме Войны не знали про ассирский десант, и враг старался сохранить свое присутствие в секрете. Методы были известными: вырезать под корень всех, кто попался по дороге.
Я включил ушебти, натянул наушники, прислушался к тихим далеким шепотам. Сообщали, что на Синайскую дугу переброшен корпус Мардука, и Геринхаддон, начальник воздушных сил Ассирии, собирает за Иорданом флот из сотни цеппелинов. Танковые подразделения врага нацелились на нашу крепость Чару, от которой девять сехенов до Хетуарета и четырнадцать — до Мемфиса. Еще говорили, что хоть на севере столицы копают траншеи и противотанковые рвы, но оборона крепка и повода к панике нет, ведь сам великий фараон — жизнь, здоровье, сила! — пребывает в столичном дворце и уничтожит наглого врага крепкой своей десницей. А в деснице той скоро будут отборные части из Верхних Земель, что поспешают на барках по Реке из Танарена и Абуджу, из Нехебта и Фив, из Севене и Неба, [42] и когда доберутся они к Мемфису, высохнет печень у врага и лопнут его жилы. Залог тому — великий фараон, наш грозный лев и наше солнце! Лев рычит громче кошки, а солнце светит ярче факела!
Грянули боевые гимны, потом — воинская песня времен Снофру и Хуфу:
Вернулись с победой наши бойцы —
Разорили они землю врага.
Вернулись с победой наши бойцы —
Растоптали они нивы врага.
Вернулись с победой наши бойцы —
Повергли они его крепости.
Вернулись с победой наши бойцы —
Срубили они пальмы и смоквы.
Вернулись с победой наши бойцы —
Сожгли они города и деревни.
Вернулись с победой наши бойцы —
Угнали они птицу и скот.
Вернулись с победой наши бойцы —
Сразили они врагов без счета.
Пели громко, убедительно, однако новости были плохие. Надо же, рвы под столицей! Кроме гиксосов, никто и никогда не доходил до священного города нашей земли, да и гиксосы попировали было в его стенах, потом стали пухнуть от голода, и Яхмос I вышиб их в Дельту.
Так вышиб, что кости их до сей поры валяются в полях и оврагах! Но нынче другие времена, и ассиры — не гиксосы.
Я выключил ушебти, закрыл глаза и привалился спиной к стволу ивы. Слова Синухета-изгнанника вновь зазвучали в сердце моем, и был его голос полон тоски:
«И сказал Амуэнши, правитель земли Иаа: «Был ты князем в своей стране, а в моей станешь из князей первым».
И случилось по слову его. Поставил он меня вождем над лучшей частью своего народа, над племенем сильным, воинственным и многолюдным, что обитало у границ его владений. Были мужи в том племени крепкими, а жены — приятными взору и плодовитыми; росли в их селениях дети, а когда вырастали, учились юноши метать копье, а девушки — прясть, и ткать, и лепить сосуды из глины. Богата была их земля и защищена горами. Росли в ней смоквы и виноград, маслины и просо, пшеница и лен, и вина в ней было больше, чем воды — воистину можно было умываться тем вином на утренней и вечерней зорях. Жужжали пчелы на ее лугах, носили в улья мед, а в травах паслись бесчисленные стада, овцы, коровы и козы, и приплод от них был обильным. Еще разводили жители ослов и лошадей, запрягали их в боевые колесницы и ходили на врагов своих, и бились на чужой земле, а на свою врага не пускали. Вот каких людей и какие угодья дал мне Амуэнши!
И признали они меня своим владыкой и начальником, и принесли мне из богатств своей земли всего, что пожелалось мне: пышные хлебы и ароматное вино, мясо козлят и барашков, рыбу, плоды и сладкий мед, и множество иных вещей, какими следует дарить вождя, первого в своем племени. И был я воистину первым среди них: первым поднимал на пирах чашу, первым резал мясо и первым всходил на колесницу и натягивал лук, дабы обрушиться на врага. И пошла слава обо мне в Иаа как о человеке великой храбрости и великого ума, ибо правил я тем племенем разумно и не пускал чужих воинов к границам страны.
Но была ли полна моя жизнь? Не мог я этого сказать, ибо, вспоминая о родине, о водах Хапи, о наших богах и усыпальницах предков, чувствовал тоску. И становилась эта тоска сильнее ото дня ко дню…»
Глава 7
Бенре-мут
Мы выступили из Нефера, когда звезды еще не померкли, а месяц еще висел над краем запада. До Цезарии было шестнадцать сехенов, триста тысяч шагов — большое расстояние, клянусь рогами Аписа! Но делились эти сехены не поровну: два с четвертью — между Нефером и Мешвешем, потом самый большой переход до Темеху — шесть сехенов, потом три до Хенкета и около пяти — до крепости римлян. Дорога от Мешвеша до Темеху меня беспокоила, плохо я помнил этот участок, лишь по маневрам, что были много лет назад. Придется поискать проводника.
В пустыне, как я говорил, странствуют по ночам, однако пару сехенов мы могли одолеть и в дневное время. Видят боги, что меня подстегивали нетерпение и страх; чудилось мне, что найду я Мешвеш в развалинах, а Бенре-мут — мертвой, со вспоротым животом или с разбитой головой. Ничего из уже свершившегося я изменить не мог, но все равно торопился — такова уж человеческая природа.