— Мы опустились у гробницы и захватили ее, — произнес Гимиль-Нинурта. — Мне было ясно, что объект ложный, и я сказал об этом Ашшур-нацир-ахи. Тот рассвирепел. Его люди пытали крестьян в соседнем оазисе, хотели дознаться, нет ли где других построек… Это было ужасно! Ужасно, клянусь милосердной Иштар! — Вавилонянин закрыл лицо ладонями и глухо забормотал: — Меня заставили переводить… резали детей и женщин, жгли огнем… рвали у мужчин их естество, данное богами… спускали кожу, сажали на кол, кололи ножами… а младенцев…
Я оборвал его:
— Хватит! Мы это видели. И я знаю, что этот Бык Ашшура ведет поиски в пустыне. Наудачу ищет или есть какой-то план?
Но пленник меня не слышал, а продолжал причитать:
— Иштар, мать милосердная!.. Убийства, сплошные убийства… разрушенные города, сожженные сады, вода в каналах пахнет кровью… Горе, столько горя!.. Не хватит таблиц, чтоб записать имена погибших, не хватит писцов, ибо и они лежат мертвые… У каждого мужчины — не соха, а меч, и пашет он железом по живому!.. Война, проклятая война! Жестокая, нелепая, бессмысленная!
Жестокая — да, но в остальном он был не прав. Держава ассиров — континентальная, и бились они за выход к морям, к Великой Зелени и Лазурным Водам, а еще хотели захватить нашу благодатную долину с ее плодами и зерном. Зерно — ресурс стратегический; у кого зерно Та-Кем, тот наступит на горло Риму. Зерна у нас много, а угля и железа мало, что бы там ни говорил Хоремджет о залежах в пустыне и прирастании через нее могущества Та-Кем. И потому мы в свой черед мечтаем сокрушить ассиров и подмять Вавилонию, где в низовьях рек огромные запасы земляного масла. Еще хотим разжиться копями в Гирканских горах, где добывают лучшее в мире железо, а также никель, медь и другие металлы. Нет, это не бессмысленная война! Это схватка гиен за добычу, за моря и земли, за могущество и власть! Одна гиена — Ххер ассирийский, другая — Джо-Джо египетский… Чума на оба ваших дома!
Вытянув руку, я встряхнул вавилонянина и повторил свой вопрос.
— У нас есть карты из вашего Дома Войны, похищенные там или проданные кем-то, — отозвался пленник, опуская руки. — На картах помечены гряда утесов и низменность за ней с водными источниками.
Ашшур-нацир-ахи решил обследовать эту местность. Где камень и вода, там удобно строить. Для ложной гробницы камень возили через Реку, потом по дороге к оазису, а такое не скроешь — видели люди, видели наши лазутчики… Но делалось это, чтобы любопытный взор не падал на другое место. Бык Ашшура его ищет и обязательно найдет.
— Почему ты так думаешь? — спросил я, предчувствуя, каким будет ответ.
— Удобно строить вблизи оазиса, и такой здесь есть. — Гимиль-Нинурта махнул в сторону Темеху. — Наш отряд туда послали, и если бы не буря… — Он судорожно сглотнул. — Если бы не буря, достойный чезу, мы были бы уже в том оазисе, и Тиглатпаласар пытал бы крестьян и их детей. Наверняка они что-то знают… Если за твоим полем роют канал или возводят дворец, разве этого не заметишь?
Некоторое время я сидел в раздумье, потом возвысил голос:
— Муссаваса! Где ты, Муссаваса?
— Здесь, семер. — Старый охотник вылез из тени и опустился на жаркий песок. — Решил идти? Нельзя, рано. Ладья Ра еще плывет высоко.
— Пойдем вечером. А сейчас скажи мне, Муссаваса, бывал ли ты в окрестностях Темеху? В этих скалах? — Я вытянул руку на запад.
— Бывал, но давно, мой господин. В скалах змеи, и когда-то я на них охотился. Теперь хожу на ту пустошь, где русло высохшей реки, охочусь на клювастых птиц… Выгоднее!
— А в Темеху ходишь?
— Чего я там не видел! У них финики да вино, а это и в Мешвеше есть. Опять же народ в Темеху жадный. Был я у них восемь или девять Разливов назад, хотел продать птичьи перья, и случилось так…
Новая байка, подумал я и кивнул на пятнышко тени под скалой.
— Потом расскажешь, старик. Иди, отдыхай.
Вздохнув, Муссаваса переместился в скудную тень.
— Восемь или девять Разливов, — произнес Хоремджет. — Ему нечего делать в Темеху. Если там что-то построили в недавние годы, он об этом не знает.
— Но мы узнаем. Не позже этой ночи, — сказал я и повернулся к вавилонянину. — Если Бык Ашшура перепашет все пески отсюда и до океана, если найдет Дом Власти и захватит его, что он станет делать дальше? Ваши цеппелины лежат у гробницы как пустые мешки, и обратно на них не улетишь.
— Обратно и не надо, — молвил Гимиль-Нинурта. — Если пленят вашего владыку и Та-Кем капитулирует, Ашшур-нацир-ахи окажется близко к Мемфису. Войдет туда как победитель!
Лицо пленника скривилось — видно, такая перспектива его не очень радовала.
— А в ином случае? — спросил Левкипп.
— В ином дождется подкреплений по воздуху, захватит плацдарм и будет сидеть тут занозой в боку. — Помолчав, Гимиль-Нинурта нерешительно добавил: — Говорили мои начальники, что дела у вас на Синае плохи. Туда перебрасывают резервы из Мемфиса, а также из Верхних Земель… Найдутся ли у вас войска, чтоб совладать с Быком Ашшура?
— Найдутся. Мы ведь здесь, — буркнул я и закончил на том разговор. Не хотелось мне отвечать на другие вопросы Гимиль-Нинурты. Хоть был он человеком штатским, но не лишенным ни глаз, ни ушей: слышал, что называют меня чезу, и видел, что солдат в моем отряде не тысяча, а сотня. Да и солдаты те в странных одеждах, и оружие у них странное — у половины ассирийские «саргоны» и клинки.
Что за часть из оборванцев? Где их откопали, кто послал их в Ливийскую пустыню?.. Но этих тем мой пленник не коснулся — должно быть, по врожденной деликатности. Одно слово, intelligentis!
Привалившись к теплой скале, я дремал вполглаза, следил за солнцем, плывущим в вышине, и слушал речи князя Синухета. Он сражался с врагами в Верхнем Ретену, но и я не подкачал, перебил две сотни спящих ассиров… Славные у нас дела, прямо героические! Есть о чем потолковать.