— Как в Нефере… — пробормотал Рени. — Только тут резали и стреляли свои… Чем же они отличаются от ассиров?
— Убивали, но хоть не пытали, — откликнулся Мерира. — Милость разбойника — быстро убить.
— Засыпьте ямы, — велел я солдатам, поджидавшим с лопатами. Оставив их трудиться, мы подошли к одной из траншей, прорытой у верблюжьего загона. Глубина — по грудь, длина — шагов двенадцать, и лежат в этой канаве две штуковины, похожие на бочки. Надписей нет, бочки окрашены синим, на каждой — взрыватель с подведенными к нему проводами и пара увесистых зарядов. Такие рванут, в воронке танк поместится.
— Не похоже на мины, — заметил Левкипп.
— Разумеется. Мины на такую глубину не прячут, — сказал Пианхи. Был он пехотинцем, прошел по минным полям не один сехен и знал, о чем говорит.
— Синие бочки… никогда не видал, клянусь пастью Себека… — Пиопи прищурился, разглядывая находку. — А ты, семер? Попадалось такое?
— Нет. На «Дыхание Сета» не похоже, те баллоны меньше и другого цвета. Какое-то новое оружие?..
Разные мысли блуждали в моей голове, не складываясь в цельную картину. Конечно, о новом оружии чезу знает больше знаменосца, но чезу тоже человек, и свойственна ему забывчивость. Выходит, забыл я прочно.
— Эти заряды должны разбросать грунт и вскрыть емкости, а что уж из них вытечет, известно одному Амону, — сказал я. — В подземелье есть подрывной механизм и на нем написано: опустить рубильник при закрытых дверях, ждать день и ночь, потом можно выйти. Так и сделаем. — Я кивнул солдатам. — Зарывайте! Осторожнее, чтобы не повредить проводку.
Мои подчиненные разбрелись, каждый на свой пост. У ворот, проклиная прочное дерево и обливаясь потом, трудился Хайло, вырубал топором бойницу. Попугай летал над ним, подбадривал: «Рруби, куррва, рруби! Фарраону урра! Ассирр трруп, трруп!» Давид с Иапетом расширяли клинками амбразуру в другой воротной створке, Нахт и Пауах отдыхали, играя, по своему обыкновению, в чет-нечет. Я подумал, что хоть они умелые бойцы, но пятерых для защиты ворот маловато. Подозвал Пенсебу и Софру, велел взять пулемет и идти к воротам.
В верблюжьем загоне еще оставались два мехари. Около них крутился Муссаваса, и это меня удивило — еще утром я дал ему три пиастра и велел убираться в Мешвеш. Или в Темеху, или в пустыню на восток — куда угодно, только подальше от скал и пещеры.
Я окликнул проводника.
— Что ты тут делаешь, старик? Почему не ушел?
— Когда в пустыне бродят шакалы, лучше держаться около львов. Позволь, семер, я останусь. Видит мать Исида, с вами я буду в безопасности.
— Нет. — Я покачал головой. — Бери этих верблюдов и поезжай в Темеху. Я дам тебе поручение. Выполнишь, получишь еще пиастры.
Он оживился.
— Какое поручение, мой господин?
— Ливийцами командует теп-меджет Гибли. Скажешь ему: после битвы к пещерам Ифорас нельзя приближаться день и ночь. Еще скажешь: это повеление чезу Хенеб-ка. Подожди, чтобы Гибли понял эти слова, и скажи напоследок: кто побывает у пещер прежде разрешенного, тот умрет. Ты все запомнил, Муссаваса?
— Память моя глубока как колодец, но твои слова, мой господин, плавают на самой поверхности. Что я получу?
— Два пиастра и благословение Амона, если никто не погибнет. Езжай!
Он оседлал верблюда, взял второго в повод и удалился на восток, к оазису. Люди Пиопи заровняли площадку. Из бойниц, повыше ворот, выглядывал десяток пулеметных стволов, другие торчали в створках и на баррикадах, прикрывавших подход к тоннелям. Я велел устроить еще одно ограждение, за воротами — если их разобьют, нужно задержать ассиров, чтобы успели спуститься бойцы с галереи.
Наступил и прошел полдень, ладья Ра поплыла вниз по незримой дуге, и в раскаленном воздухе замерцали миражи, то озеро с челнами рыбаков, то пальмовая роща, то виноградник в кольце оливковых деревьев, то караван нумидийцев, номадов пустыни. Но полюбоваться этими картинами я не успел — с юга примчались патрульные. Они гнали верблюдов во весь опор, орали и размахивали руками.
Они гнали верблюдов во весь опор, орали и размахивали руками. Площадка тотчас опустела. Дождавшись разведчиков, мы затворили ворота, разошлись по своим местам и начали ждать. Стволы пулеметов мрачно глядели на холмы песка и небо цвета чистой бирюзы.
* * *
Я ошибся, и ошибся Пиопи. Ошибкой было считать наше убежище неприступным…
Нет, не так. Я отлично знаю, что в наше время не существует неприступных крепостей. Мощные стены можно сокрушить орудиями, взорвать врата и баррикады, блокировать подвоз продовольствия, нанести по внешним укреплениям танковый удар, бросить в лабиринт улиц обученных десантников. Если цитадель у моря, ее разрушат дальнобойные пушки кораблей, если она в горах, на отвесной скале, вопрос решается бомбардировкой с воздуха. Словом, всякую крепость можно взять, имея превосходство в живой силе и технике, а также запас времени — взять не штурмом, так долгой осадой, не осадой, так воздушным налетом. И потому нельзя сказать, что мы сидели в неприступном месте. Не в оценке своей позиции мы ошибались, а в том, на что способны ассиры.
Будь у них танки или пушки, мы не сумели бы отбиться. Орудия калибром восемь теб и даже шесть разнесли бы защищавшие нас скалы с дистанции четверть сехена. Что до танков, то против них пулеметы бессильны, танки мы не смогли бы остановить; протаранив ворота, они перебили бы нас в пещере как стаю крыс. Но тяжелые орудия и танки в воздух не поднимешь — не было, во всяком случае, такого прецедента. Конечно, ассиры их не привезли, и я полагал, что сражаться мы будем с пехотой. Пусть с лучшими войсками СС, но с людьми, не защищенными броней и не способными достать нас с большого расстояния.