— Капитан Эний Гектор, — представил чернобородого Марк Лициний. — А это, — он повернулся в мою сторону, — легат Хенеб-ка, которого ты, капитан, доставишь в Мессину. Вместе с его отрядом, разумеется.
Я кивнул Гектору. Он показался мне опытным моряком; дубленая кожа, крепкие руки, твердый шаг — все говорило о долгих годах, прошедших в изменчивом море, на шаткой палубе корабля.
— Ты отправишься с нами, Марк Лициний?
Трибун покачал головой.
— Увы! Я не могу оставить гарнизон, пока не прислана замена.
— Это зависит от генерала Помпея?
— От него, мой догадливый друг.
Мы обменялись понимающими взглядами. Затем Марк Лициний сказал:
— Будете грузиться ночью. На судне Гектора вместительные трюмы.
— С подвесными койками, камбузом и гальюнами, — басом прогудел капитан. — Останешься доволен, мой господин. Я не первый раз иду в Сицилию с живым грузом.
Он поклонился и ушел. В его сумке весело звенело римское серебро.
— Прокуратор связался с Помпеем, — сказал Марк Лициний. — Твое условие принято, Хенеб-ка: с Та-Кем вы сражаться не будете. Воевать с Египтом мы не собираемся. — Он вдруг усмехнулся. — Но, возможно, придется освобождать страну от ассирийцев… Против этого ты не возражаешь?
— Нет.
— Хорошо. Теперь о плавании на Сицилию… Можешь не тревожиться, Хенеб-ка, Эний Гектор отличный моряк. Он ловок и умеет договариваться с морскими патрулями… Но думаю, им теперь не до нас, и судно Гектора никто не остановит. По сводкам и донесениям лазутчиков, часть Египетского и Финикийского флотов уничтожена с воздуха, а уцелевшие суда переброшены в Дельту. Там идут тяжелые бои, и фронт постепенно откатывается к Мемфису… — Марк Лициний поджал губы. — Ты ведь из Мемфиса, друг мой? Сочувствую тебе. Эту войну ваш фараон проиграл. И войну, и столицу.
Мне не хотелось ни думать об этом, ни говорить. Прищурившись, я смотрел на море. Запад — путь в Сицилию, восток — дорога в Дельту…
— Как ты думаешь, Марк Лициний, куда нас пошлют?
— Сицилия почти очищена от пунов, и Помпей перебрасывает войска в Иберию. Туда отправлены Второй и Третий Аллеманские легионы, Третий Галльский и Первый Британский.
Аллеманский, Галльский и Британский… теперь добавится Первый Египетский… Слова трибуна меня не удивили. Римляне любят воевать чужими руками и нанимают даже скандинавов и сородичей Хайла. Pecuniae oboediunt omnia. [63]
— Наверняка пошлют в Иберию, — сказал Марк Лициний. — По воле цезаря и сената Помпей должен разгромить базы пунов на атлантическом побережье. Надеюсь, мы будем там вместе.
Он положил руку на мое плечо.
Pecuniae oboediunt omnia. [63]
— Наверняка пошлют в Иберию, — сказал Марк Лициний. — По воле цезаря и сената Помпей должен разгромить базы пунов на атлантическом побережье. Надеюсь, мы будем там вместе.
Он положил руку на мое плечо. Дружеский жест, но я на него не ответил. Из безмерной дали времен всплыло предо мной лицо Синухета, и услышал я его печальный голос: «Обласкали тебя римляне, обласкали… Сколько ты стоишь, Хенеб-ка? Тысячу двести денариев в год? А какова цена твоей земле, твоей женщине и твоему ребенку? Их ты еще не успел продать?»
Пришла ночь, мы погрузились на корабль и с рассветом вышли в море.
Эпилог
Вчера закончился месяц пайни, первый месяц Засухи; сегодня, в день нашего исхода, начался месяц эпифи. Море было спокойным, мерцающим зеленовато-серебристым блеском, и лежало оно от горизонта до горизонта, заполняя вместе с небом мир. Берег уже исчез, скрылись стены и башни Цезарии, и судно Эния Гектора шло на запад, разрезая форштевнем мелкую волну. Глухо рокотали моторы, моряки драили палубу, стоял на мостике чернобородый капитан, всматривался в даль рулевой у штурвала, но не виднелось в море ровным счетом ничего: ни рыбачьих баркасов, ни торговых судов, ни военных трирем. Похоже, верными были сведения римских лазутчиков — если и остались у нас боевые корабли, так только в Дельте.
Я условился с капитаном, что мои люди будут выходить наверх из трюмов группами по сорок человек. Сейчас первая такая команда собралась на корме у мостика, чтобы не мешать работавшим на палубе матросам. Тут были Рени, Хоремджет и мои ординарцы, Кенамун, Амени и еще десятка три солдат; дышали свежим воздухом и как один смотрели на юго-восток, на дом, который мы покинули. Прощались. Хмурые напряженные лица и взгляды, полные тоски… Только двое были спокойны, Хайло и Иапет. Хайло кормил попугая фиником, а Иапет… Ну, как известно, ливиец не сидит на месте и носит дом с собой.
Вдруг капитан шагнул к перилам мостика и замахал мне рукой.
— Легат! Послушай, твоя милость, что творится! И вы, парни, слушайте! Вовремя вы убрались из Египта! Не иначе как вас хранили боги!
У него на мостике был ушебти. Должно быть, мощный аппарат, раз взял мемфисскую станцию.
— Сделай громче, — сказал я, и над палубой понеслось:
— Слушай, Та-Кем, слушайте, люди Черной Земли! Слушайте, слушайте! — Голос диктора смолк, будто он пытался справиться с волнением. — Враг… Враг наступает! Они идут, и нет у нас другой защиты, кроме рук своих, кроме стойкости и мужества. Нет у нас царя — бежал наш царь. Нет у нас Дома Войны — лежит в руинах этот Дом. Нет у нас надежды на богов — молчат наши боги. Нет у нас крепких стен, чтобы огородиться от чужого воинства. Не защитит нас Река, не спасет пустыня, и солнце не сожжет наших врагов… Поднимайтесь, роме, вставайте, люди Черной Земли! На помощь, братья! На помощь, сестры! Велика держава наша, а отступать некуда! Ассирийские танки у врат Мемфиса!