Отвернувшись, я направился к середине деревни. Тут стоял единственный уцелевший дом, принадлежавший старосте, и был он больше и повыше прочих.
Тут стоял единственный уцелевший дом, принадлежавший старосте, и был он больше и повыше прочих. Старосту я помнил — случалось мне отдыхать и пить вино в его дворе, под тенистыми ивами. Звали его Унофра; крепкий мужчина за пятьдесят, одаренный потомством.
Его родные — дочь, жена, невестка, внуки и двое сыновей — валялись у входа в жилище, изрубленные ассирийскими клинками. Смерть их была быстрой, а вот Унофре такой кончины не досталось: распятый на двери собственного дома, он висел мешком, и был тот мешок изрезан во многих местах, от пальцев ног до паха, и от паха до плеч и ушей. Его пытали, и, глядя на жуткие трупы Унофры и его убитых родичей, я догадался, что здесь происходил допрос. Ставили перед Унофрой сыновей его, детей и женщин и о чем-то спрашивали — и, не получив ответа, рубили их без жалости… Спрашивали, а Унофра не мог ответить, ибо ничего не знал… Чего же хотели ассиры?..
Тут вспомнился мне шепот Ранусерта: тайное дело, князь, такое тайное, что в Доме Маат немногие слышали о нем…
Не эту ли тайну хотели узнать палачи?
Я стоял, глядя на макушку Унофры, с которой содрали скальп, и слушал, как шелестит ветвями ива. Ива уцелела, как и дом; должно быть, здесь был командный пункт ассиров.
О чем же они спрашивали? Об усыпальнице?.. О рудниках и заводах?.. Вряд ли! Что-то другое было им нужно, что-то более важное…
Раздалась перекличка голосов, подбежал Пауах, доложил, что отряд вступает в оазис, затем подошли офицеры — глаза горят огнем, на щеках играют желваки. Губы Левкиппа дрожали, как давеча у Рени — все же он был не спартанцем, а просвещенным афинянином.
— Останемся здесь до утра, — распорядился я. — После отдыха и трапезы — собрать мертвецов и уложить в одном месте. Очистить водоемы, выставить дозорных.
Долгий вопль Кенамуна долетел до меня — причитания из Книги Мертвых:
— О вы, ушедшие в Страну Заката, Страну Смерти! Закрылись ваши глаза, холодна ваша кожа, недвижны члены, и осела на ваших лицах пыль вечности! Не протянется ваша рука к еде и питью, не согреет вас огонь, и не виден вам свет благого Ра! Глядит его око в мертвые ваши лица, пьет его жар влагу ваших тел; скоро, скоро улетите вы на суд Осириса! И будет вам воздаяние по делам вашим, и будет…
Эти вопли терзали мне душу.
— Мерира, скажи ему, чтобы заткнулся. Пусть побережет свое красноречие до похорон, а сейчас не надо тревожить людей.
— Слушаюсь, чезу.
— Идите, выполняйте мои приказы и пришлите ко мне Тутанхамона. — Я повернулся к Хоремджету. — Ты останешься со мной. Люди Рени осматривают деревню, и еще я послал патрули на запад, юг и север. Послушаем их.
Пианхи, Левкипп и Мерира удалились. Появился Рени, а сразу за ним — Тутанхамон. Юный знаменосец, разглядев Унофру и изрубленные тела, опять побледнел, но наш жрец и лекарь, привычный к виду мертвецов, был абсолютно спокоен.
— Ты звал меня, чезу Хенеб-ка?
— Да. Посмотри на этого человека и скажи, что с ним делали.
Тутанхамон приблизился к распятому Унофре, оглядел его, хмыкнул и погладил бритый череп. По обычаю жрецов он соскабливал волосы каждые два дня, пользуясь для этого тончайшим медицинским лезвием.
— Его жгли огнем — пальцы на ногах прогорели до костей. Содрали кожу с головы, резали гениталии и другие чувствительные места. Отсекли уши, загнали под ногти щепки. Когда вскрыли мошонку, неосторожным движением проткнули паховую артерию.
Он умер от обильного кровотечения, но до того — видит Амон! — несчастного терзали. Долго!
— Кто он? — хрипло выдохнул Рени.
— Местный староста, — ответил я. — Есть следы пыток и на других телах. Тут не просто убивали, тут, кроме убийств, творилось что-то еще. Какие у вас имеются догадки?
Рени только страдальчески сморщился.
— Пытали — значит, хотели что-то узнать, — сказал Хоремджет.
— Но не узнали, — уточнил Тутанхамон. — Нет такого, чего не скажет человек под ножом и огнем или при виде детей своих, погибающих от рук насильника. А этого старосту мучили долго, и он говорил, но не то, что хотели услышать ассиры.
— Думаю, не про рудник его спрашивали и не про усыпальницу, — заметил я и добавил после паузы: — Ты, Тутанхамон, можешь идти, а ты, Рени, говори, с чем пришел.
— Сочли убитых, чезу, — их около двухсот, и все — жители оазиса. Ассиры пришли с запада по дороге и по пустыне и напали неожиданно. Развернулись за скалами — там следы людей и колес; значит, у них есть машины. Развернулись, охватили оазис с трех сторон и погнали жителей к роще и водоему — там убитых больше всего.
— Оазис довольно велик, две десятых сехена в поперечнике, — промолвил я. — Чтобы охватить такую территорию, нужно не меньше чезета. Сколько их было, если судить по следам?
— Много, семер. Двадцать или тридцать машин и сотни солдат… может быть, больше тысячи.
Мы с Хоремджетом переглянулись — примерно такие силы могла нести эскадра цеппелинов, отделившаяся от основного флота. И где теперь эти шакалы Саргона? Куда направились? Что они ищут?
— Они пришли в Нефер шесть или семь дней назад, но здесь не задержались, — сказал я. — Ты говоришь, Рени, что за скалами есть следы, не заметенные песком… Значит, бури не было. Когда люди отдохнут, вышли патрульных — пусть пошарят вокруг оазиса, поищут, куда отправились ассиры.