— Здесь написано, семер: опустить рубильник при закрытых дверях, — сообщил он. — Ждать день и ночь. Потом можно выйти.
— Больше ничего?
— Видит Амон, ничего.
Я задумчиво сдвинул брови. Батареи, рубильник и уходящий в стену кабель… Эта штуковина походила на запал, соединенный с взрывными устройствами где-то снаружи. Опускаешь красную рукоять, и — бах-бабах! — песок и скалы взлетают на воздух, а вместе с ними — ассирское воинство.
Выходи и добивай контуженных… Но почему через сутки?.. Хотелось бы сразу, пока враги не очухались…
— Хоремджет, — сказал я, — если нам придется отступить, ты опустишь рубильник. Сделаешь это, когда закроют дверь. Сделаешь в точности как тут написано.
— Слушаю твой зов, семер. — Он осторожно прикоснулся к красной рукояти. — Это то, что я думаю? На поверхности — мины, а здесь…
Я молча кивнул.
— Об этом мне тоже не говорили, — буркнул Пиопи. — Что же это получается, трахни их Сет? Мы гуляем по минному полю? Там, за воротами?
— Это не обычные мины, немху. Взрывчатка воспламеняется только разрядом от батарей. Если наступишь на нее, ничего не будет.
— Раз не будет, я велю своим бездельникам покопаться на площадке. Если ты не возражаешь, семер… Узнаем, где лежат заряды, определим зону поражения.
— Было бы неплохо. Но пусть копают осторожно, чтобы не задеть провода, — сказал я. — А теперь слушайте мои приказы, немху. Дверь тут оставим открытой, и ты, Хоремджет, будешь у нее дежурить. Половину людей разместим в этом коридоре и кладовых. Остальные сюда отступят, но после упорного сопротивления. Амбразуры на галерее широки, в каждой поместятся два ствола. Ты, Пиопи, поставишь к ним лучших своих пулеметчиков. Пусть пристреляются заранее. Нары лучше разобрать и подпереть изнутри ворота досками. Это все.
— Что делать моим ливийцам? — спросил Пиопи.
— Отправь к ним десяток своих воинов. Пусть остаются в Темеху и защищают оазис. Хотя надеюсь, что до этого не дойдет.
Мы вернулись в верхний зал, в нишу с топчаном Пиопи, где я расположился на ночлег. Шаткий стол был завален моими вещами: «сенеб», гранаты, пояс с флягой и клинком, запасные обоймы и сумка с ушебти. Раскрыв ее, я включил прибор и настроился на ночную станцию в Мемфисе.
Новости оказались хуже некуда. На Синайской дуге шли ожесточенные схватки, и ассиры перебросили туда, кроме корпуса Мардука, еще пару пехотных соединений, тысяч шестьдесят солдат. Их превосходство в воздухе было бесспорным: над нашими позициями кружили цеппелины, упражнялись в бомбометании, а Стерегущие Небо и соколы Гора не могли их отогнать. Корпус Мардука, поддержанный танками, вышел к крепости Чару, но наткнулся на упорное сопротивление чезета Диких Буйволов. Кольцо блокады вокруг Дамаска смыкается все тесней, снабжение по воздуху прервалось. Вражеские танки форсировали Иордан и нацелились тремя клиньями на Тир, Сидон и Библ, расчленяя Финикию. Иерусалим — то бишь Джосерград — опять разрушен и сожжен, уже в четвертый или пятый раз. В Дельте взрывают мосты и минируют дороги, строится пояс укреплений под Мемфисом. Великий фараон — жизнь, здоровье, сила! — сказал, что столицу мы не отдадим. Кровью умоемся, но не отдадим! Это было его последнее заявление, и с тех пор сведений из дворца не поступало. Но обстановка в Мемфисе под контролем — Дом Маат и Дом Войны гарантируют жителям спокойствие, хотя паек опять урезан: стакан крупы и ложка масла на два дня. Впрочем, нет причин для паники, так как войска из Верхних Земель уже собираются в Абуджу в единый кулак — и удар его будет страшен! Слава великому фараону! Его полководческий гений — залог разгрома врага! Он наш грозный лев и наше солнце! А лев рычит громче кошки, и солнце светит ярче факела!
— Моча шакалья, — прокомментировал Пиопи и удалился. За ним ушел помрачневший Хоремджет.
Я лег на топчан и закрыл глаза. Лица множества людей плыли под сомкнутыми веками, и видел я Аснат, первую свою женщину, и другую Аснат, из оазиса Темеху, видел погибших Туати, Руа и Пуэмру, видел ассирского офицера, убитого в лагере, и Ранусерта, жреца из Руки Гора, видел своих бойцов и римлян из Цезарии, видел Бенре-мут и малышку Нефру-ра, видел женщин и мужчин, друзей и врагов, умерших и живых.
За ним ушел помрачневший Хоремджет.
Я лег на топчан и закрыл глаза. Лица множества людей плыли под сомкнутыми веками, и видел я Аснат, первую свою женщину, и другую Аснат, из оазиса Темеху, видел погибших Туати, Руа и Пуэмру, видел ассирского офицера, убитого в лагере, и Ранусерта, жреца из Руки Гора, видел своих бойцов и римлян из Цезарии, видел Бенре-мут и малышку Нефру-ра, видел женщин и мужчин, друзей и врагов, умерших и живых. Казалось, что их хоровод бесконечен; один сменял другого, и все они что-то шептали, что-то хотели мне сказать, но бормотание призраков было неразборчивым и тихим. Возможно, я не мог их расслышать — слишком устал за этот день да и за все предыдущие тоже.
Последним явился мне благородный муж в старинном убранстве, с луком за плечами и кинжалом у пояса. Был он в зрелых годах, но еще не стар, и выглядел человеком, испытавшим многое; вряд ли походила его жизнь на финики в меду. Увидел я силу в лице его и понял, кто ко мне пришел; и уснул я крепким сном, внимая его спокойному внятному голосу.