Поэтому я по-прежнему не
видел смысла в требовании Лейка изменить наш первоначальный план; внеся в
него экспедицию на северо-запад, что потребовало бы участия всех четырех
самолетов, большого количества людей и всех машин. И все же я не запретил
эту экспедицию, хотя сам решил не участвовать в ней, несмотря на все уговоры
Лейка. После отлета группы на базе остались только мы с Пэбоди и еще пять
человек; я тут же засел за подробную разработку маршрута восточной
экспедиции. Еще раньше пришлось приостановить полеты самолета, начавшего
перевозить бензин из лагеря у пролива Мак-Мердо. На базе остались только
одни сани и девять собак: совсем без транспорта находиться в этом безлюдном
крае вечной Смерти было неразумно.
Как известно, Лейк на своем пути в неведомое посылал с самолета
коротковолновые сообщения, они принимались как нами, в южном лагере, так и
на «Аркхеме», стоявшем на якоре в заливе Мак-Мердо, откуда передавались
дальше всему миру — на волне около пятидесяти метров. Экспедиция стартовала
в четыре часа утра 22 января, а первое послание мы получили уже два часа
спустя. В нем Лейк извещал нас, что они приземлились в трехстах милях от
базы и тотчас приступают к бурению. Через шесть часов поступило второе,
очень взволнованное сообщение: после напряженной работы им удалось пробурить
узкую скважину и подорвать породу; наградой стали куски сланцем — на них
обнаружились те же отпечатки, из-за которых и заварился весь этот сыр-бор.
Через три часа мы получили очередную краткую сводку: экспедиция
возобновила полет в условиях сильного ветра. На мой приказ не рисковать Лейк
резко возразил, что новые находки оправдают любой риск. Я понимал, что он
потерял голову и взбунтовался — дальнейшая судьба всей экспедиции
находилась теперь под угрозой. Оставалось только ждать, и я со страхом
представлял себе, как мои товарищи стремительно движутся в глубь коварного и
зловещего белого безмолвия, готового обрушить на них свирепые ураганы,
озадачить непостижимыми тайнами и простирающегося на полторы тысячи миль —
вплоть до малоизученного побережья Земли Королевы Мэри и Берега Нокса..
Затем часа через полтора поступило еще одно, крайне эмоциональное
послание прямо с самолета, оно почти изменило мое отношение к экспедиции
Лейка и заставило пожалеть о своем неучастии:
«22.05. С борта самолета. После снежной бури впереди показались горы
необычайной величины. Возможно, не уступают Гималаям, особенно если принять
во внимание высоту самого плато. Наши координаты; примерно 76′ 15′ южной
широты и 113′.10′ восточной долготы. Горы застилают весь горизонт. Кажется,
вижу два курящихся конуса. Вершины все черные — снега на них нет. Резкий
ветер осложняет полет».
После этого сообщения все мы, затаив дыхание, застыли у радиоприемника.
При мысли о гигантских горных хребтах, возвышающихся неприступной крепостью
в семистах милях от нашего лагеря, у нас перехватило дыхание.
При мысли о гигантских горных хребтах, возвышающихся неприступной крепостью
в семистах милях от нашего лагеря, у нас перехватило дыхание. В нас
проснулся дух
, первопроходцев, и мы от души радовались, что наши товарищи, пусть без
нас, совершили такое важное открытие. Через полчаса Лейк снова вышел на
связь:
«Самолет Мултона совершил вынужденную посадку у подножия гор. Никто не
пострадал, думаем сами устранить повреждения. Все необходимое перенесем на
остальные три самолета — независимо от того, полетим дальше или вернемся на
базу. Теперь нет нужды путешествовать с грузом. Невозможно представить себе
величие этих гор. Сейчас налегке полечу на разведку в самолете Кэрролла.
Вам трудно вообразить себе здешний пейзаж. Самые высокие вершины
вздымаются ввысь более чем на тридцать пять тысяч футов. У Эвереста нет
никаких шансов. Этвуд остается на земле — будет определять с помощью
теодолита высоту местности, а мы с Кэрроллом немного полетаем. Возможно, я
ошибся относительно конусов, потому что формация выглядит слоистой. Должно
быть, докембрийские сланцы с вкраплением других пластов. На фоне неба
прочерчены странные конфигурации — на самых высоких вершинах как бы лепятся
правильные секции каких-то кубов. В золотисто-алых лучах заходящего солнца
все это выглядит очень впечатляюще — будто приоткрылась дверь в сказочный,
чудесный мир. Или — ты дремлешь, и тебе снится таинственная, диковинная
страна. Жаль, что вас здесь нет — хотелось бы услышать ваше мнение «.
Хотя была глубокая ночь, ни один из нас не подумал идти спать. Должно
быть, то же самое происходило на базе в заливе и на «Аркхеме», где также
приняли это сообщение. Капитан Дуглас сам вышел в эфир, поздравив всех с
важным открытием, к нему присоединился Шерман, радист с базы. Мы, конечно,
сожалели о поломке самолета, но надеялись, что ее легко устранить. И вот в
двадцать три часа мы опять услышали Лейка:
«Летим с Кэрроллом над горами. Погода не позволяет штурмовать самые
высокие вершины, но это можно будет сделать позже. Трудно и страшно
подниматься на такую высоту, но игра стоит свеч. Горная цепь тянется
сплошным массивом — никакого проблеска с другой стороны. Некоторые вершины
превосходят самые высокие пики Гималаев и выглядят очень необычно. Хребты
состоят из докембрийских сланцевых пород, но в них явно угадываются пласты
другого происхождения. Насчет вулканов я ошибся. Конца этим горам не видно.
Выше двадцати одной тысячи футов снега нет».
«На склоне высоких гор странные образования. Массивные, низкие глыбы с
отвесными боковыми стенками; четкие прямые углы делают их похожими на стены
крепостного вала. Невольно вспоминаешь картины Рериха, где древние азиатские
дворцы лепятся по склонам гор. Издали это смотрится потрясающе. Когда мы
подлетели ближе, Кэрроллу показалось, что глыбы состоят из более мелких
частей, но, видимо, это оптическая иллюзия — просто края искрошились и
обточились, и немудрено — сколько бурь и прочих превратностей климата
пришлось им вынести за миллионы лет».