За выступом пандуса стояли трое саней, связанные вместе и
находившиеся ранее вне поля нашего зрения. Они-то и пропали из лагеря Лейка
и вот теперь обнаружились здесь, изрядно расшатанные в дороге,—
по-видимому, их тащили не только по снегу, но и по голым камням и завалам, а
кое-где перетаскивали на весу. На санях лежали аккуратно увязанные и
стянутые ремнями знакомые до боли вещи: наша печурка, канистры с бензином,
набор инструментов, банки с консервами, завязанные узлом в брезент книги и
еще какие-то тюки — словом, похищенный из лагеря скарб.
После всего предыдущего мы не очень удивились находке, скажу больше —
были почти к ней готовы. Однако когда, склонившись над санями, развязали
брезентовый тюк, очертания которого меня почему-то смутно встревожили, нас
как громом поразило. По-видимому, существам, побывавшим в лагере, тоже не
была чужда страсть к научной систематизации, как и Лейку: в санях лежали два
свежезамороженных экземпляра, раны вокруг шеи аккуратно залеплены пластырем,
а дабы избежать дальнейших повреждений, сами тела туго перевязаны. Надо ли
говорить, что то были Гедни и пропавшая собака.
Х.
Наверное, многие сочтут нас бездушными и, конечно же, не вполне
нормальными, но и после этого жуткого открытия мы продолжали думать о
северном туннеле, хотя, уверяю, мысль о дальнейшем путешествии на какое-то
время оставила нас, вытесненная другими размышлениями. Закрыв тело Гедни
брезентом, мы стояли над ним в глубокой задумчивости, из которой нас вывели
непонятные звуки — первые, услышанные с того момента, как мы покинули улицы
города, где слабо шелестел ветер, спускаясь со своих заоблачных высот. Очень
земные и хорошо знакомые нам звуки были настолько неожиданны в этом мире
пагубы и смерти, что, опрокидывая все наши представления о космической
гармонии, ошеломили нас сильнее, чем это сделали бы самые невероятные
звучания и шумы.
Услышь мы загадочные и громкие трубные звуки, мы удивились бы меньше —
результаты проведенного Лейком вскрытия подготовили нас к чему-то в этом
роде, более того, наша болезненная фантазия после кровавой резни в лагере
вынуждала нас чуть ли не в каждом завывании ветра чуять недоброе. Ничего
другого не приходилось ожидать от этого дьявольского края вечной смерти.
Здесь приличествовали кладбищенские, унылые песни канувших в прошлое эпох.
Но услышанные нами звуки разом сняли с нас умопомрачение, в которое мы
впали, уже и мысли не допуская, что в глубине антарктического континента
может существовать хоть какая-то нормальная жизнь. То, что мы услышали,
вовсе не исходило от захороненной в незапамятные времена дьявольской твари,
разбуженной полярным солнцем, приласкавшим ее дубленую кожу. Нет, существо,
издавшее этот крик, было до смешного заурядным созданием, к которому мы
привыкли еще в плавании, недалеко от Земли Виктории, и на нашей базе в
заливе Мак-Мердо; его мы никак не ожидали встретить здесь.
Короче — этот
резкий, пронзительный крик принадлежал пингвину.
Он доносился откуда-то снизу — как раз напротив коридора, которым мы
только что шли, то есть со стороны проложенного к морской пучине туннеля.
Присутствие в этом давно уже безжизненном мире животного, не способного
существовать без воды, наводило на вполне определенные предположения, но
прежде всего хотелось убедиться в реальности крика — а вдруг нам просто
послышалось? Он, однако, повторился и даже умножился — орали уже в
несколько глоток. Пойдя на звуки, мы вошли в арку, которую, видно, только
недавно расчистили от завалов. Оставив дневной свет позади, мы возобновили
нашу возню с клочками, тем более что позаимствовали, хоть и не без
брезгливости, изрядную толику бумаги из тюка на санях.
Вскоре лед сменился открытой почвой, состоящей преимущественно из
обломков детрита,— на ней явственно виднелись следы непонятного
происхождения, как если бы что-то тащили, а раз Денфорт заметил очень четкий
отпечаток, но о нем не стоит распространяться. Мы шли на крик пингвинов, что
соответствовало направлению, в котором, как говорили нам и карта, и компас,
находился вход в северный туннель; коридор, ведущий туда, к счастью, не был
засыпан. Согласно плану, туннель шел из подвала большой пирамидальной
конструкции, на которую мы обратили внимание еще во время полета над
городом,— она сохранилась лучше многих других построек. Освещая путь
единственным фонариком, мы видели, что нас и тут продолжают сопровождать
барельефы, но теперь нам было не до них.
Впереди замаячил белый громоздкий силуэт, и мы поспешно включили второй
фонарик. Как ни странно, мы тут же сосредоточились на новой загадке, позабыв
о своих страхах. Те, что оставили часть снаряжения на дне огромного цилиндра
и отправились на разведку к морской пучине, могли в любую минуту вернуться,
но мы почему-то перестали принимать их во внимание. Беловатое существо,
неуклюже ковылявшее впереди, было не менее шести футов росту, но мы ни
минуты не сомневались, что оно не из тех, кто побывал в лагере Лейка. Те
были выше и темнее, а по земле двигались, несмотря на свою приспособленность
к жизни под водой, быстро и уверенно,— это мы поняли из барельефов. И все
же, не буду скрывать, мы испугались. На какое-то мгновение нас охватил
безотчетный ужас, пострашнее прежнего, осознанного, с которым мы ожидали
встречи с существами, опередившими нас на пути к туннелю. Разрядка, впрочем,
наступила быстро, стоило белому увальню свернуть, переваливаясь, в проход
под арку, где к нему присоединились двое собратьев, приветствуя его
появление резкими, пронзительными криками. Это был всего лишь пингвин, хотя
и значительно превосходящий размерами обычных королевских пингвинов. Полная
слепота еще более усугубляла отталкивающее впечатление, которое производил
этот альбинос.
Мы последовали за нелепым созданием, а когда, ступив под арку,
направили лучи обоих фонариков на безучастно топчущуюся в проходе троицу, то
поняли, что слепыми были и остальные два представителя этого неизвестного
науке вида пингвинов-гигантов.