Обледеневших
участков внутри встречалось не так уж много. Там же, где мы все-таки
натыкались на ледяную толщу, повсюду сквозь прозрачную поверхность видели
плотно закрытые ставни, как будто город специально подготовили к нашествию
холода — как бы законсервировали на неопределенное время. Трудно было
отделаться от впечатления, что город не бросили в спешке, застигнутые
внезапной бедой, а покинули сознательно. И речи не могло идти постепенном
вымирании. Может, жители знали заранее о вторжении холода, может, ушли из
города en masse, отправившись на поиски более
‘ En masse — все вместе (фр.).
надежного пристанища? Нельзя ответить с точностью, какие геофизические
условия способствовали образованию ледяного покрова в районе города. Это не
мог быть долгий, изнурительный процесс. Возможно, причина крылась в излишнем
скоплении снега или в разливе реки, а может, прорвала заслоны снежная
лавина, обрушившаяся на город с гигантских горных хребтов. В этом
невероятном месте могли прийти на ум самые фантастические объяснения.
VI
Вряд ли стоит описывать шаг за шагом наши скитания в этом древнем как
мир лабиринте — переплетении отдельных помещений-ячеек, в этом чудовищном
хранилище вековечных тайн, куда впервые за минувшие тысячелетия ступила нога
человека. Какая драма выстроилась из настенной резьбы перед нашим внутренним
взором, какие ужасные открытия захватили наш разум! Фотографии, сделанные
нами, могут подтвердить достоверность моего рассказа, жаль только, что не
хватило на все пленки. Впрочем, мы восполнили ее недостаток зарисовками.
Здание, куда мы проникли, было огромным и величественным —
внушительный образец архитектуры неведомой геологической эпохи. Внутренние
стены не отличались такой же массивностью, как внешние, но отлично
сохранились на нижних этажах. Изощренная запутанность лабиринта усложнялась
здесь постоянной сменой уровней, переходом с одного этажа на другой, и не
прибегни мы к испытанному способу с клочками бумаги, которые разбрасывали по
всему пути, то, несомненно, заблудились бы сразу. Сначала мы решили
обследовать более ветхие помещения и потому взобрались футов на сто вверх,
туда, где под полярным небом, открытые снегу и ветру, понемногу разрушались
комнаты, находившиеся когда-то под самой крышей. Вместо лестниц тут
применялись лежащие под небольшим углом каменные плиты с ребристой
поверхностью. Помещения были самых разнообразных ‘размеров и форм — от
излюбленных звездчатых до треугольных и квадратных. Можно с уверенностью
сказать, что площадь каждого из них в среднем равнялась 30 x 30 футов, а
высота — футов двадцать, хотя попадались комнаты и побольше. Облазив весь
верхний этаж и осмотрев ледяной покров, мы спустились в нижние помещения,
где, собственно, и начинался настоящий лабиринт — комнаты и коридоры
переходили одни в другие, сливаясь и расходясь снова,— все эти запутанные
ходы тянулись бесконечно далеко, выходя за пределы дома.
Облазив весь
верхний этаж и осмотрев ледяной покров, мы спустились в нижние помещения,
где, собственно, и начинался настоящий лабиринт — комнаты и коридоры
переходили одни в другие, сливаясь и расходясь снова,— все эти запутанные
ходы тянулись бесконечно далеко, выходя за пределы дома. Каждый новый зал
превосходил предыдущий размерами, скоро эта необъятность окружающего стала
исподволь подавлять нас, тем более что в очертаниях, пропорциях, убранстве и
неуловимых особенностях древней каменной кладки таилось нечто глубоко чуждое
человеческой натуре. Довольно скоро мы поняли из резных настенных
изображений, что этот противоестественный город выстроен много миллионов лет
тому назад.
Нам оставался неясен инженерный принцип, в соответствии с которым все
эти огромные глыбы удерживались в равновесии, плотно прилегая друг к другу;
одно было понятно — в нем явно много значила арка. В комнатах отсутствовала
какая-либо мебель, они были абсолютно пусты, что говорило в пользу того, что
город покинули по заранее составленному плану. Единственным украшением
являлась настенная скульптура, высеченная в камне горизонтальными полосами
шириной три фута; барельефы чередовались с полосами орнамента той же ширины
из геометрических фигур. Было несколько исключений, но, как говорится, они
лишь подтверждали правило. Часто, впрочем, среди орнамента мелькали картуши
из причудливо расположенных точек.
Приглядевшись, мы отметили высокий уровень техники резьбы, но
исключительное мастерство не вызывало в нас теплого отклика — слишком уж
чуждо оно было всем художественным традициям человечества. Однако в
искусстве исполнения ничего более совершенного я не видел. Несмотря на
масштабность и мощь резьбы, даже мельчайшие особенности жизни растительного
и животного мира были переданы здесь с потрясающей убедительностью. Арабески
говорили об основательном знании законов математики, представляя собой
расположенные с неявной симметричностью- кривые линии и углы; любимым числом
древних строителей являлась, несомненно, пятерка. Барельефы были выполнены в
сугубо формалистической традиции и в необычной перспективе; однако, несмотря
на пропасть, отделяющую наше время от того, давно минувшего, мы не могли не
почувствовать художественную мощь рисунка. В основе изобразительного метода
лежал принцип сопоставления поперечного сечения объекта с его двухмерным
силуэтом — ни одну древнюю расу не занимала до такой степени аналитическая
психология. Бесполезно даже сравнивать подобное искусство с тем, что можно
увидеть в современных музеях. Специалист, разглядывая наши фотографии,
возможно, сочтет, что по экстравагантности замысла эти изображения несколько
напоминают работы наших самых дерзких футуристов.
Орнаментальный рисунок на хорошо сохранившихся стенах был выполнен в
технике углубленного рельефа, уходя в толщу камня на один-два дюйма; когда
же появлялись картуши со скоплениями точек — несомненно, древние письмена
на неведомом первобытном языке с точечным алфавитом,— то «буквы» эти
уходили еще на полдюйма глубже.