А’ еще через пять дней
«Аркхем» и «Мискатоник» с людьми и оборудованием на борту, разламывая
ледяную корку, вышли в море Росса, оставив с западной стороны Землю Виктории
и насмешливо ощерившиеся нам вослед громады гор на фоне темного грозового
неба. Порывы и стоны ветра преображались в горах в странные трубные звуки,
от которых у меня замирало сердце. Не прошло и двух недель, как мы
окончательно вышли из полярных вод, вырвавшись наконец из плена этого
проклятого наводненного призраками царства, где жизнь и смерть, пространство
и время вступили в дьявольский противоестественный союз задолго до того, как
материя запульсировала и забилась на еще неостывшей земной коре
Вернувшись, мы сделали все, дабы предотвратить дальнейшее изучение
антарктического континента, дружно держа язык за зубами относительно
побуждающих нас к тому причин и никого не посвящая в наши мучительные
сомнения и догадки. Даже молодой Денфорт, перенесший тяжелый нервный срыв,
молчал, ни слова не сказав своему лечащему врачу, а ведь, как я уже говорил,
было нечто такое, что, по его разумению, только он один и видел. Со мной
Денфорт тоже как воды в рот набрал, хотя тут уж, полагаю, откровенность
пошла бы ему на пользу. Его признание могло бы многое объяснить, если,
конечно, все это не было лишь галлюцинацией, последствием перенесенного
шока. К такому выводу я пришел, слыша от него в редкие моменты, когда он
терял над собой контроль, отдельные бессвязные вещи, которые он, обретая
вновь равновесие, горячо отрицал.
Нам стоило большого труда сдерживать энтузиазм смельчаков, стремившихся
увидеть воочию громадный белый континент, тем более что некоторые наши
усилия, напротив, сыграли роль рекламы и принесли обратный результат. Мы
забыли, что человеческое любопытство неистребимо: опубликованные отчеты о
нашей экспедиции побуждали и других к поискам неведомого. Натуралисты и
палеонтологи живо заинтересовались сообщениями Лейка об обнаруженных им
древних существах, хотя мы проявили мудрость и нигде не демонстрировали ни
привезенные с собой части захороненных особей, ни их фотографии. Утаили
также и кости с наиболее впечатляющими глубокими рубцами, и зеленоватые
мыльные камни, а мы с Денфортом скрывали от посторонних глаз фотографии и
зарисовки, сделанные нами по другую сторону хребтов; оставаясь одни, мы
разглаживали смятые бумаги, в страхе их рассматривали и вновь прятали
подальше.
И вот теперь полным ходом идет подготовка к экспедиции
Старкуэтера-Мура, и она, несомненно, будет гораздо оснащенней нашей. Если
сейчас не отговорить энтузиастов, они проникнут в самое сердце Антарктики,
будут растапливать лед и бурить почву до тех пор, пока не извлекут из глубин
нечто такое, что, как мы поняли, может погубить человечество.
Поэтому я
снимаю с себя обет молчания и расскажу все, что знаю,— в том числе и об
этой жуткой неведомой твари по другую сторону Хребтов Безумия.
IV
Мне трудно вернуться даже мысленно в лагерь Лейка, я делаю это с
большой неохотой, но надо наконец откровенно рассказать; что же мы в
действительности увидели там, а потом и далее — за Хребтами Безумия. Ловлю
себя на постоянном искушении — хочется опускать детали, не делать четких
выводов, говорить не прямо, а намеками, Думаю, я и так уже многое сказал,
теперь нужно только заполнить лакуны. Главное — ужас, который охватил нас в
лагере. Я уже рассказывал о сокрушенных ветром скалах, развороченных
укрытиях, приведенных в негодность машинах, странном беспокойстве собак,
пропавших санях, смерти наших людей и собак, исчезновении Гедни, шести
ненормально захороненных тварях, обладавших необычно плотным строением
ткани, особенно если учесть, что они пролежали сорок миллионов лет в земле.
Не помню, упоминал ли я о том, что мы недосчитались одного собачьего трупа.
Скоро все позабыли об этом, кроме меня и Денфорта.
Основное, что я стремился утаить, касалось вида трупов и еще нескольких
деликатных вещей, которые, возможно, могли приоткрыть ужасную завесу тайны и
дать объяснение, казалось бы, бессвязным и непостижимым событиям. Сразу
после трагедии я как мог старался отвлечь внимание своих товарищей от всех
этих несоответствий — было проще, да и естественней, приписать все
стихийной вспышке безумия в лагере Лейка. Эти чертовы горы могли хоть кого
свести с ума, особенно здесь — в самом таинственном и пустынном месте на
Земле.
Вид трупов, и человечьих и собачьих, приводил в недоумение. Казалось,
они погибли в борьбе, защищаясь от дьявольски жестокого нападения неведомых
врагов, искалечивших и искромсавших их тела. Насколько мы могли судить, все
они были либо задушены, либо разорваны на куски. Началось все, очевидно, с
собак, вырвавшихся из ненадежного загончика, который пришлось городить на
некотором расстоянии от лагеря из-за патологической неприязни животных к
загадочным древним организмам. Однако все предосторожности оказались
тщетными. Оставшись одни, они при первых яростных порывах ураганного ветра
разнесли это хилое убежище — то ли их испугал ветер, то ли растревожил
источаемый кошмарными тварями едкий запах.
Но так или иначе, а зрелище было премерзким. Придется мне превозмочь
отвращение и брезгливость и открыть наконец самое худшее, при этом заявив
категорически, что сгинувший Гедни ни в коем случае не повинен в чудовищном
злодеянии. Это наше с Денфортом глубокое убеждение, обоснованное на фактах и
законах дедукции. Я уже говорил о том, что трупы были страшно изуродованы.
Добавлю, что у некоторых вспороли животы и вытащили внутренности. В
изощренной жестокости поступка было нечто нечеловеческое.