Но в этом, последнем, было что-то новое, какая-то потаенная
угроза, и я содрогался при виде поднимающегося навстречу бесконечного
лабиринта из фантастических стен, башен и минаретов; сотканных из снежной
пыли.
Казалось, перед нами раскинулся гигантский город, построенный по
законам неведомой человечеству архитектуры, где пропорции темных как ночь
конструкций говорили о чудовищном надругательстве над основами геометрии.
Усеченные конусы с зазубренными краями увенчивались цилиндрическими
колоннами, кое-где вздутыми и прикрытыми тончайшими зубчатыми дисками; с
ними соседствовали странные плоские фигуры, как бы составленные из множества
прямоугольных плит, или из круглых пластин, или пятиконечных звезд,
перекрывавших друг друга. Там были также составные конусы и пирамиды,
некоторые переходили в цилиндры, кубы или усеченные конусы и пирамиды, а
иногда даже в остроконечные шпили, сбитые в отдельные группки — по пять в
каждой. Все эти отдельные композиции, как бы порожденные бредом, соединялись
воедино на головокружительной высоте трубчатыми мостиками. Зрелище подавляло
и ужасало своими гигантскими размерами. Миражи такого типа не являлись
чем-то совершенно новым: нечто подобное в 1820 году наблюдал и даже делал
зарисовки полярный китобой Скорсби, но время и место усугубляли впечатление:
глядя на неведомые горы, возвышавшиеся темной стеной впереди, мы не
забывали, какие странные открытия совершили здесь наши друзья, а также не
исключали, что с ними, то есть с большей частью нашей экспедиции, могло
приключиться несчастье. Естественно, что в мираже нам чудились потаенные
угроза и беспредельное зло.
Когда мираж начал расплываться, я не мог не почувствовать облегчения,
хотя в процессе исчезновения все эти зловещие башенки и конусы принимали на
какое-то время еще более отвратительные, неприемлемые для человека формы.
Когда мираж растаял, превратившись в легкую дымку, мы снова обратили свой
взор к земле и поняли, что наш полет близится к концу. Горы взмывали ввысь
на головокружительную высоту, словно крепость неких гигантов, а их
удивительная геометрическая правильность улавливалась теперь с поразительной
четкостью простым, не вооруженным биноклем глазом. Мы летели над самым
предгорьем и различали среди льда, снежных наносов и открытой земли два
темных пятна — по-видимому, лагерь Лейка и место бурения. Еще один подъем
начинался примерно через пять-шесть миль, образуя нижнюю гряду холмов,
оттеняющих грозный вид пиков, превосходящих самые высокие вершины Гималаев.
Наконец Роупс, студент, сменивший Мактая у штурвала самолета, начал
снижение, направляя машину к левому большому «пятну», где, как мы считали,
располагалась база. Мактай же тем временем послал в эфир последнее, еще не
подвергшееся нашей цензуре, послание миру.
Не сомневаюсь, что все читали краткие, скупые бюллетени о ходе наших
поисковых работ.
Не сомневаюсь, что все читали краткие, скупые бюллетени о ходе наших
поисковых работ. Через несколько часов после посадки мы в осторожных
выражениях сообщили о гибели всей группы Лейка от пронесшегося здесь прошлым
днем или ночью урагана. Были найдены трупы десяти человек, не могли отыскать
лишь тело молодого Гедни. Нам простили отсутствие подробностей, объяснив его
шоком от трагедии, и поверили, что все одиннадцать трупов невозможно
перевезти на корабль из-за множества увечий, причиненных ураганным ветром. Я
горжусь тем, что даже в самые страшные минуты, обескураженные и потрясенные,
с перехваченным от жуткого зрелища дыханием, мы все же нашли в себе силы не
сказать всей правды. Мы недоговаривали самого главного, я и теперь не стал
бы ворошить прошлое, если бы не возникла необходимость предупредить
смельчаков о предстоящих им кошмарных встречах,
Ураган действительно произвел бесчисленные разрушения. Трудно сказать,
удалось бы людям выжить, не будь еще одного вмешательства в их судьбы. Вряд
ли. На нашу экспедицию еще не обрушивался такой жестокий ураган, который бы
в ярости швырял и крошил ледяные глыбы. Один ангар — все здесь не очень-то
подготовили к подобным стихийным бедствиям — был просто стерт в порошок, а
буровая вышка разнесена вдребезги. Открытые металлические части самолетов и
буровой техники ледяной вихрь отполировал до ослепительного блеска, а две
небольшие палатки, несмотря на высокие снежные укрепления, валялись,
распластанные на снегу. С деревянного покрытия буровой установки полностью
сошла вся краска, от ледяной крошки оно было сплошь выщерблено. К тому же
ветер замел все следы. Мы также не нашли ни одного цельного экземпляра
древнего организма — с собой увезти нам было нечего. В беспорядочной куче
разных обломков нашлось несколько любопытных камней, среди них диковинные
пятиконечные кусочки зеленого мыльного камня с еле заметными точечными
узорами, ставшими предметом споров и разных толкований, а также некоторое
количество органических остатков, в том числе и кости со странными
повреждениями.
Ни одна собака не выжила; почти полностью разрушилось и спешно
возведенное для них снежное убежище. Это можно было приписать действию
урагана, хотя с подветренной стороны укрытия остались следы разлома,—
возможно, обезумевшие от страха животные вырвались наружу сами. Все трое
саней исчезли; мы объяснили пропажу тем, что бешеный вихрь унес их в
неизвестном направлении. Буровая машина и устройство по растапливанию льда
совсем вышли из строя, о починке не могло быть и речи, мы просто спихнули их
в яму — «ворота в прошлое», как называл ее Лейк. Оставили мы в лагере и два
самолета, больше других пострадавшие при урагане, тем более что теперь у нас
было только четыре пилота — Шерман, Денфорт, Мактай и Роупс, причем перед
отлетом Денфорт пребывал в состоянии такого тяжелого нервного расстройства,
что допускать его к пилотированию ни в коем случае не следовало.