При виде пещеры нам пришло также в голову, что, возможно, наш
преследователь затеряется в этом лабиринте. Находившиеся здесь слепые
пингвины-альбиносы пребывали в страшной панике, казалось, они ожидают
появления чего-то ужасного. Можно попробовать притушить фонарики и, в
надежде, что испуганно мечущиеся и гогочущие огромные птицы заглушат наш
слоновый топот, юркнуть прямиком в туннель: кто знает, вдруг удастся
обмануть врага. В туманной дымке грязный, тусклый пол основного туннеля
почти не просматривался, разительно отличаясь от зловеще поблескивавшей
позади нас галереи; тут даже Старцам с их шестым чувством, позволявшим до
какой-то степени ориентироваться в темноте, пришлось бы туго. Мы и сами
боялись промахнуться, угодить не в тот коридор, ведь у нас была одна цель —
мчаться что есть илы по туннелю в направлении мертвого города, а попади мы
ненароком в одну из боковых галерей, последствия могли быть самые
непредсказуемые.
То, что мы сейчас живы, доказывает, что существо, гнавшееся за нами,
ошиблось и выбрало не тот путь, мы же чудом попали куда надо. И еще нам
помогли пингвины и туман. К счастью, водяные пары, то сгущаясь, то
рассеиваясь, в нужный момент закрыли нас плотной завесой. А вот раньше,
когда мы только вбежали в пещеру, оставив позади оскверненную гнусной
резьбой галерею, и в отчаянии оглянулись назад, вот тогда дымка несколько
разошлась, и перед тем как притушить фонарики и, смешавшись с пингвиньей
стаей, попытаться незаметно улизнуть, мы впервые увидели догонявшую нас
тварь. Судьба была благосклонна к нам позже, когда скрыла нас в тумане, а в
тот момент она явила нам свой грозный лик; мелькнувшее видение отняло у нас
покой до конца наших дней.
Заставил нас обернуться извечный инстинкт догоняемой жертвы, которая
хочет знать, каковы ее шансы, хотя, возможно, здесь примешались и другие
подсознательные импульсы. Во время бегства все в нас было подчинено одной
цели — спастись, мы не замечали ничего вокруг и, уж конечно, ничего не
анализировали, но в мозг тем не менее, помимо нашей воли, поступали сигналы,
которые посылало наше обоняние. Все это мы осознали позже. Удивительно, но
запах не менялся! В воздухе висело все то же зловоние, которое поднималось
ранее над измазанными слизью, обезглавленными трупами. А ведь запаху
следовало бы измениться! Этого требовала простая логика. Теперь должен
преобладать прежний едкий запах, неизменно сопровождавший звездоголовых. Но
все наоборот: ноздри захлестывала та самая вонь, она нарастала с каждой
секундой, становясь все ядовитее.
Казалось, мы оглянулись одновременно, как по команде, но на самом деле,
конечно же, первым был один из двоих, хотя второй тут же последовал его
примеру.
Оглянувшись, мы включили на полную мощность фонарики и направили
лучи на поредевший туман. Поступили мы так, возможно, из обычного страха,
желая знать, в чем именно заключается опасность, а может, из
подсознательного стремления ослепить врага, а потом, пока он будет приходить
в себя, скользнув меж пингвинов, юркнуть в туннель. Но лучше бы нам не
оглядываться! Ни Орфей, ни жена Лота не заплатили больше за этот
безрассудный поступок! И тут снова послышалось ужасное: «Текели-ли!
Текели-ли!»
Буду предельно откровенным, хотя откровенность дается мне с большим
трудом, и доскажу все, что увидел. В свое время мы даже друг с другом
избегали говорить на эту тему. Впрочем, никакие слова не передадут и малой
толики пережитого ужаса. Зрелище настолько потрясло нас, что можно только
диву даваться, как это у нас хватило соображения притушить фонарики да еще
выбрать правильное направление. Есть только одно объяснение: нами руководил
инстинкт, а не разум. Может, так оно было и лучше, но все равно за свободу
мы заплатили слишком большой ценой. Во всяком случае, с рассудком у нас с
тех пор не совсем в порядке.
Денфорт совершенно потерял голову; помнится, весь обратный путь он
твердил на бегу одно и то же, для любого нормального человека это звучало бы
чудовищным бредом — только один я понимал, откуда все взялось. Голос его
разносился эхом по коридорам, теряясь среди криков пингвинов и замирая
где-то позади, в туннеле, где, к счастью, уже никого не было. Cлава Богу, он
забубнил этот бред не сразу после того как оглянулся, иначе нас давно уже не
было бы в живых. Страшно даже вообразить себе нашу возможную участь.
«Саут-стейшн — Вашингтон-стейшн — Паркстейшн — Кендалл-стейшн —
Сентрел-стейшн — Гарвард…»
Бедняга перечислял знакомые станции подземки, проложенной из Бостона в
Кембридж за тысячи миль отсюда, в мирной земле Новой Англии, но мне его
нервный лепет не казался ни бредом, ни некстати проснувшимся ностальгическим
чувством. Денфорт находился в глубоком шоке, но я тут же безошибочно уловил
пришедшую ему на ум болезненную аналогию.
Оглядываясь, мы ни на минуту не сомневались, что увидим жуткое чудище,
но все же вполне определенное — к обличью звездоголовых мы как-то привыкли
и смирились ним. Однако в зловещей дымке вырисовывалось совершенно другое
существо, гораздо более гнусное. Оно казалось реальным воплощением «чужого»,
инородного организма, какие любят изображать наши фантасты, и больше всего
напоминало движущийся состав, если смотреть на него с платформы станции
метро. Темная громада, усеянная ярко светящимися разноцветными точками,
рвалась из подземного мрака, как пуля из ствола.
Но мы находились не в метро, а в подземном туннеле, а за нами гналась,
синусоидно извиваясь, кошмарная черная блестящая тварь, длиною не менее
пятнадцати футов, изрыгавшая зловоние и все более набиравшая скорость;
густой пар окружал ее, восставшую из морских глубин.