Отложив лучемет, он расчехлил старинную винтовку. Десантники столпились плотной кучкой, разглядывая невиданное чудо, оружие предков, то ли строителей пирамид, то ли открывших Америку мореходов. Впрочем, про пирамиды и Америку знали не все — жизнь в Пограничных Мирах была суровой, ввиду чего курс земной географии и истории не отличался подробностями.
— Это фузея. Стреляет свинцовыми пулями, — продемонстрировал осведомленность Вальтер Ким, десантник с Ледяной.
— Не пулями, а патронами. В них этот… как его… порох, — сообщил Дик Шахмурадов, увидевший свет на Вулкане. — Однажды у нас закончилась нормальная взрывчатка, и прадед его сделал, порох этот. Серу смолол, селитру, а еще…
— Гладкий! — Жанна Гиреева нежно коснулась приклада, поводила кончиками пальцев по лакированной поверхности. — Гладкий и теплый! Неужели дерево?
— Дерево, — раздался голос из задних рядов. — В те времена не было пластика.
— Железа тоже не было, — добавил какой-то знаток, но ему возразили:
— Как не было? А ствол у этой штуки из чего? Не деревянный же!
Олаф Питер слушал их и снисходительно улыбался. Затем пояснил:
— Это винтовка, камерады, пулевое оружие конца девятнадцатого столетия. Редкий экземпляр! С ней Зимний брали!
— Зимний — это планета такая, коммодор? — спросил Ким с Ледяной.
— Царский дворец на Земле. Там в прошлом была масса неурядиц, то войны, то кризисы, то революции, то техногенные катаклизмы… Я знаю, я сам с Земли.
Десантники с почтением кивнули. Им было известно, что командир эскадры — урожденный землянин, хотя из какого места или города, никто назвать бы не сумел, а если услышал бы, то не запомнил. Все континенты, города и страны, чьи названия еще помнились на Земле, были для жителей иных миров далекой и не всегда понятной древностью. Они мыслили масштабами планет и звезд; если кто-то родился на Новой Элладе, Тхаре или Ваале, его не спрашивали, с какого он материка и в каком районе вырос. Что было вполне понятно: ни один человек не смог бы запомнить историю и географию всех миров Федерации.
— Откуда у вас эта винтовка, коммодор? — поинтересовался лейтенант Хименес.
— Откуда у вас эта винтовка, коммодор? — поинтересовался лейтенант Хименес.
— С Марса. Подарок одного знакомого, — ответил Олаф Питер. Затем, ткнув клавишу коммутатора, произнес: — Булыга! Слышишь меня?
— Так точно, коммодор!
— Запусти-ка сафари. Скажем, охоту на тхарских каменных дьяволов. Пять зверюг, в быстром темпе.
— Слушаюсь!
Свет мигнул, потолок и стены исчезли, сменившись каменистой пустошью под низким серым небом. Стая жутких тварей ринулась к Командору: стремительные чешуйчатые тела, поднятые в угрозе гребни, разверстые пасти, блеск огромных клыков… Картина была впечатляющей и очень реальной, только хищники двигались слишком быстро — Булыга, как было приказано, ввел запись с ускорением.
Вскинув винтовку к плечу, Командор выстрелил пять раз подряд. Грохот раскатился в зале, звякнули гильзы, падая на пол, в воздухе потянуло кислым запахом пороха. Пять чудовищ замерли среди каменных глыб; яркие алые точки пульсировали на их черепах, показывая, куда вонзились пули. Могли бы вонзиться, если бы звери не являлись фантомом — таким же, как равнина Тхара, серое небо и маленькое, почти негреющее солнце.
— У вас твердая рука, коммодор, — сказал Хименес, и это не было лестью. — Я бы из такой штуковины только в белый свет попал.
Десантники согласно загудели, красавица Жанна бросила на Командора восхищенный взгляд, но он сделал строгое лицо и произнес:
— У вас другое оружие и другие цели. Стреляйте, камерады, жаб! На ваш век хватит.
С этими словами Олаф Питер направился к выходу. Бойцы Хименоса разом подняли руки в салюте, затем послышалась команда:
— Метатели к бою! Продолжаем тренировку!
За спиной с тихим шорохом сомкнулись створки люка. Адъютант Клайв Бондопадхай стоял справа в позиции «вольно», но под взглядом начальника подтянулся, расправил плечи и выпятил грудь. Командор сунул ему винтовку.
— Держи! Теперь в медчасть, а потом в отсек силовой защиты. Еще, пожалуй, проверим пост 22. Хочу убедиться, что там все в порядке.
Пост 22 относился к секции вооружения и служил для работы с аннигиляторами. На тяжелом крейсере «Паллада» их было два, и Командор полагал, что оба скоро пригодятся.
* * *
Вечер он провел в своей каюте, наедине с бутылкой коньяка. Олаф Питер был человеком действия, и ожидание его изнуряло; он прекрасно понимал, что все эти обходы и осмотры — лишь имитация, жалкая замена привычного распорядка. Перри, Паха, Ступинский и остальные — опытные офицеры, вполне способные поддерживать боеготовность экипажей, а его задача иная: вести их в битву и добиваться победы. Здесь, на этом рубеже, пролегала граница между капитаном корабля и командиром соединения, и это был совсем другой уровень ответственности и военного искусства. Достигал его не каждый — в Звездном Флоте насчитывались тысячи кораблей и тысячи капитанов, а командующих эскадрами и флотилиями было не больше сотни. Миллиарды, десятки миллиардов обитали в Федерации, но талант военачальника являлся такой же редкостью, столь же уникальным даром, как гений ученого, художника, актера или музыканта. Возможно, он был еще более редок, так как ученый творит знание, художник — красоту, а сражение, даже победоносное, сопровождалось неизменно разрушением и смертью. Что оставлял за собой полководец? Не великие открытия, не симфонии, не картины, а кровавый след, в котором мертвые тела людей и их противников были перемешаны с обломками, с пылью, прахом и радиоактивным газом.
Не всякий потенциальный стратег, обладатель военного дара, мог вынести такое! Этот талант требовал особых качеств, твердости и жесткости, даже жестокости, а это сулило полководцу нелегкую жизнь. Нелегкой она и была, ибо долг и ненависть к врагу с течением лет вытесняли любовь к родным и близким. А что за жизнь без любви?..
Командор вздохнул и опрокинул рюмку. Коньяк был крепок, не хуже рома папаши Эмиля. Спиртное и недавние тхарские видения, безлюдная пустошь, зубастые хищники, серое низкое небо, будили память о молодости, о Ксении и сыновьях, с которыми он расстался, о доме, который он потерял. Тоска охватила его. Он думал, что дом и любимая женщина снова потеряны, но в первый раз ему было двадцать восемь, а теперь — за шестьдесят, и хотя он достиг расцвета ума и сил, не обижен славой и наградами, однако в этом мало утешения. В таких годах необходимо и другое — крепкий тыл, семья, где тебя ожидают, детский смех и женская ласка, а главное — сочувствие и понимание. То, чего так не хватает на войне, ибо война сурова и приучает смотреть на людей как на кнопку при орудийном затворе.