— Чтобы она перестала бояться, — вдруг подал голос Падре, — она должна быть хоть в чем?то уверена. Должна знать тебя хоть немного.
Тир ограничился пренебрежительным фырканьем. Тоже — открытие! Это и дураку ясно: того, что знаешь, — не боишься.
— Но я задаюсь вопросом, — продолжил Падре, не обращая внимания на пренебрежение, — а есть ли хоть что?то, что она могла бы знать?
Тир поднял бровь и покосился на Падре с некоторым уважением:
— И давно ты задаешься такими вопросами?
— Со времен охоты, пожалуй.
— Два с половиной года… И с чего вдруг?
— Я заметил, — Падре качнул бутылкой, — что ты знаешь всегда и обо всем, что происходит с нами и с Эриком. Когда мы охотились, это стало очевидным. Мы говорили об этом, если помнишь.
«Давно хотел спросить: ты печешься о нашем душевном состоянии для себя или для Эрика?»
Да. Он помнил. Но каким образом одно вытекает из другого?
— Это несложно. — Падре пожал плечами. — Ты знаешь о нас все, а мы, и Эрик в том числе, знаем только то, что видим, когда видим тебя. Ты — как вывернутое наизнанку зеркало, подстраиваешь оригинал под отражение и становишься таким, каким мы хотим тебя видеть. Иллюзии. Морок. Как ты живешь, чем дышишь, уходя с поля, — никому не известно. И я подумал, Суслик, что ведь никому не известно, живешь ли ты вообще, когда не летаешь с нами. Есть ли ты на свете, когда тебя никто не видит?
— Кто?то есть, — хмыкнул Тир.
— «Кто?то» или «что?то»? Может оказаться и так, что лучше не знать о том, чем ты становишься, перестав быть легатом Старой Гвардии.
— Без «может».
— Обстоятельства изменились.
— Я заметил.
— Притом что знаю тебя уже двенадцать лет, — произнес Падре, — нельзя сказать, чтоб я очень быстро соображал.
— Думаешь, можно сказать, что ты меня знаешь?
— Когда ты летаешь — да. Все остальное время ты лжешь. Любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду.[4] Но в небе ты честен, и то, что я вижу, меня устраивает.
Все остальное время ты лжешь. Любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду.[4] Но в небе ты честен, и то, что я вижу, меня устраивает. Нас всех устраивает. Да ты это и сам знаешь.
Снова молчание.
Падре прав… А еще Падре мог бы добавить, что он единственный, кто более?менее в курсе, что такое Тир фон Рауб. Падре следит за ним, задает ему вопросы, требует ответов, дает полезные советы и вообще не стесняется вмешиваться в его жизнь. Интересно, это от недоверия? Падре опасается, что события, происходящие на земле, отразятся на том, что Тир делает в небе?
Или зачем ему?
— Это «что?то», — заговорил Тир, — то, что не легат Старой Гвардии, оно разное. Совсем. Поэтому Катрин никогда не сможет… ни один человек не сможет… сосуществовать. Даже при условии, что я не убью. Может, это предохранительный клапан, я не знаю, плата за способность к перевоплощению. Как бы там ни было, сделать ничего нельзя. Если я попытаюсь остановиться на чем?то одном, то рехнусь я, а не Катрин. И, знаешь, это будет гораздо хуже.
— А твой сын?
— Гуго? — Тир улыбнулся и поглядел вверх, как будто мог увидеть сквозь крышу ночное небо. — Представь себе, Падре, такую же тварь, как я, но при этом не демона. И не людоеда. Когда Гуго вырастет, я стану не нужен.
— Это вряд ли.
— Не тебе решать. И даже не Эрику…
Оборвав себя на полуслове, он прислушался к часовым.
Они заснули. Вот только что взяли и заснули, как будто выключил кто.
ГЛАВА 2
На досках стола меж кувшином
вина и ломтем хлеба
лежал стреноженный хищник,
трофей, добыча и хлам.
Евгений Сусаров
Не договорив, Тир вдруг насторожился, уставившись на дверь ангара. Взгляд его изменился. И Падре вскочил на ноги одновременно с ним.
Тир положил руку на колпак кабины Блудницы. Это было равносильно команде «по машинам». Падре кинулся к своему болиду, не дожидаясь приказа.
Запрыгнуть в болид и запустить двигатели — дело нескольких секунд.
Дверь ангара бесшумно откатилась в сторону, внутрь влетел комок пламени. Ослепил. Свалился на пол, немного не долетев до Блудницы. И Тир, вместо того чтобы сесть в машину, сдернул с фюзеляжа свою шинель, набросил ее на растекшийся по полу огонь.
В дверь метнулись тени — черные размытые силуэты. Падре не разглядел их толком: перед глазами плясали огненные точки. К болиду он уже не успевал, поэтому выхватил меч и бросился вперед. Услышал голос Тира — тот приказывал нападавшим остановиться. Но кто ж его слушать будет, это же явно керты, люди не бывают такими громадными.
В дверях уже слышались звуки ударов, но почему?то не слышно было голосов. Кто?то молча отлетел в глубь ангара. Суслик, он только с виду маленький и дохлый, а если врежет — мало не покажется. Когда Падре подоспел, тот в каком?то немыслимом пируэте ударил пятками в челюсти сразу двоих противников. Один ударился о стену и сполз, не подавая признаков жизни, второй мотнул головой, разинул рот… и налетел на меч Падре.
Итого — минус четверо. Три тела здесь, одно — за спиной, пытается встать. Сколько же их?..
Падре успел зарубить еще одного, прежде чем к делу подключились маги.
Потом он мог только смотреть, сдавленный полями так, что едва дышал, спеленатый, как младенец, и такой же беспомощный.