Дракон полуприкрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, настраивая биение сердца в такт с биением мира, с импульсами жизни и смерти, неравномерно и беспорядочно сменявшими друг друга. Человек так не сможет. И дракон в человеческом облике тоже не способен раствориться в неосмыслимом, безостановочном беге волн мироздания. Только приняв истинное, змеиное обличье, ты можешь нырнуть в вечно волнующийся океан, и только в истинном, змеином обличье ты можешь вернуться оттуда с добычей.
С человеческой душой, пойманной в прицел узких змеиных зрачков.
Все случилось одновременно. Казимир вернулся к реальности, унося плененную душу. Увидел взблеск клинков, нацеленных в его сердце. С невыносимым для слуха звоном эти клинки столкнулись с двумя другими.
Казимир слышал не ушами — сердцем.
И звенела не сталь — дух, столкнувшийся с духом.
Воин, атаковавший его, скользнул в сторону и назад, текучим, мягким движением отступая от второго — того, который защитил. Первый был человеком — бледным, черноглазым брюнетом. Второй…
— Езус! — вырвалось у Казимира, непроизвольно вернувшегося в человеческий облик.
Вторым был Лонгвиец!
Казимир еще попытался не упустить пойманную душу, попытался заточить ее в свой болид, но при этой попытке болид взорвался, разлетевшись по двору тысячами маленьких осколков.
Оба… Мечника словно растеклись в воздухе, превратились в смазанные, призрачные силуэты. Осколки болида выщербили камень стен и ограды, вышибли стекла в доме, но ни один не попал ни в шефанго, ни в человека, ни в дракона. Первый Мечник, как будто забыв о том, что мгновение назад он пытался убить Казимира, сшиб его с ног и отбил свистящую по двору сталь своими клинками.
— Что? — спросил он сразу, как только смерч улегся.
— Роланд, он не знал, — ответил Лонгвиец.
— Он покусился на человеческую душу!
— По неведению.
— Он покусился на человеческую душу!
— По неведению.
— Знаешь что, Эльрик, — мечи исчезли из ладоней Роланда, — ты слишком любишь драконов. Когда?нибудь…
— …это меня погубит, — продолжил Лонгвиец. И оскалился в ответ на улыбку.
Наверное, это была старая шутка.
Казимир сел. Потом встал. Ему показалось, что про него забыли, и стало даже как?то обидно. Но нет — в него уперлись две пары глаз.
— Не делайте так больше, светлый князь, — сказал Лонгвиец. — Вообще не принимайте истинного облика. Здесь очень не любят драконов. Вам повезло, что вы христианин, иначе Роланд убил бы вас, не прислушиваясь к моему мнению.
— Ну что ты, Эльрик, — неубедительно возразил Роланд, — как же можно не прислушаться к твоему мнению?
— Весь вопрос в том, когда к нему прислушиваться. — Лонгвиец кивнул. — Запомните, князь, покушение на чужую душу — это преступление.
— Использование драконьей магии — это тоже преступление, — добавил Роланд.
— Надо же! — Казимир почти против воли вскинул подбородок. — А кто вы такие, позвольте узнать, чтобы диктовать мне условия и навязывать свои законы?
Он прекрасно понимал, что Роланд чуть не убил его, причем с помощью неведомого Казимиру оружия — эти их мечи, они только выглядели как мечи… Да, брюнет застал его врасплох, но Казимир понимал и то, что вдвоем Роланд и Лонгвиец могут убить его даже сейчас — когда он готов к бою.
Могут, впрочем, и не убить — еще неизвестно, кто кого. А обращаться с собой, как… как непонятно с кем, позволять нельзя никому. Ни под каким предлогом.
— Мы Мечники, — ответил Лонгвиец. — Тайная надгосударственная организация, контролирующая все, что контролируется, и убивающая все, что не контролируется.
Он произнес это настолько серьезно, что Казимир даже растерялся. И если бы не усмешка Роланда, он, пожалуй, надолго задумался бы над услышанным. Роланд, однако, тут же стал серьезным. Коротко и довольно высокомерно кивнул Казимиру и исчез. Следом за ним исчез Лонгвиец. Этот не потрудился хотя бы изобразить поклон.
Оставшись один, светлый князь Мелецкий обвел взглядом усыпанный осколками двор, выбитые стекла, щербины на стенах и тихо выругался. В болид было вложено много денег, очень много. Деньги превратились в стальной мусор, но это сейчас совершенно не беспокоило. Так же, как не беспокоили предстоящие объяснения с Дарой по поводу произведенных взрывом разрушений. Единственное, о чем думал сейчас Казимир, — это о том, что в Саэти нашлись люди, посмевшие ему что?то запретить. И что делать с этими людьми, он пока не знал.
А Тир не проявил ни малейшего сочувствия. Пожал плечами и сказал:
— Ничего ты с ними не сделаешь.
— Почему? — скептически поинтересовался Казимир.
— Они круче. — Тир, как всегда, был чужд тактичности.
— Я ни в чем им не уступаю, — напомнил Казимир с холодком, — уж кто?кто, а ты должен об этом помнить. И если Мечникам знакомо понятие «честь», то один на один…
Он замолчал, увидев ухмылку Тира, одновременно снисходительную и недоверчивую. Эта ухмылка взбесила сильнее любых возражений.
— Что я сказал смешного? — спросил Казимир ледяным тоном. Второй раз в жизни ему по?настоящему захотелось дать Тиру в зубы. Врезать так, чтоб хотя бы ненадолго вправить недомерку мозги!
— Цыпа, ты струсил. — Тир заглянул ему в лицо с такой искренностью, что ударить его просто не получилось. — Если бы ты не испугался — ты сцепился бы с этим Роландом.
— Если бы ты не испугался — ты сцепился бы с этим Роландом. Не важно, защитил бы тебя Лонгвиец или нет, ты сам должен был что?то предпринять, а не смотреть, как двое посторонних парней решают твою судьбу. Но ты смотрел. Значит, позволил им решать за себя. Они и порешали. Так на что ты злишься?
— Ты еще будешь меня учить? — Казимир уже не злился, теперь ему стало смешно. Кто бы другой, но не Суслик рассуждал о трусости. — Ты сам?то даже от «Стальных» шарахаешься, а настоящих Мастеров, кроме меня, в глаза никогда не видел.