Они были очень высокого мнения о физической работе, главным образом они ценили ее за то, что она дает независимость. Не понравился начальник — плюнул и ушел к другому. Руки везде нужны.
За лето скирдоправы меняли уже третий колхоз. Наш председатель им нравился, хотя и ругались они с ним крепко.
— Свой, фронтовик, — коротко говорили они о нем. Это у них было наивысшей похвалой.
Пока я отогнал волов на баз, пока сходил в правление за нарядом, совсем уже стемнело. Я едва доплелся домой. Ноги мои почти не чувствовали земли.
Вид нашего дома очень удивил меня. Окна его были ярко освещены, из трубы валил густой, хорошо пахнущий дым. Я поспешно взошел на крыльцо, открыл дверь и остолбенел. Дядя Авес и мой младший брат сидели на кровати обнявшись и, раскачиваясь из стороны в сторону, пели «По диким степям Забайкалья». Прямо на столе лежало самое настоящее вареное мясо, картошка в мундирах, валялись полуобгрызанные помидоры, огурцы, стояла бутылка самогонки.
— Река Хунцы! — закричал дядюшка, увидев меня — Диктатор явился!
— Слава диктатору! — подхватил Вад.
— Вечная слава!
— Вечная память!
— Упокой его душу!
— Аминь!
От них несло самогонкой.
— Ешь! Мы не жмоты, как некоторые! — Старший брат махнул рукой, но не рассчитал своих сил, и жест свалил его на кровать.
— Пусть он сначала с?де?ла?ет трид?ца?тридцать кизяков!
Шутка показалась им страшно остроумной, и они так и покатились со смеху.
— Где вы взяли продукты? — спросил я.
— 3?за?работали в колхозе.
— Ха?ха?ха?ха!
— Га?га?га?га!
— Гы?ы?ы?ы?ы?ы!
— Я вас серьезно спрашиваю: где вы взяли продукты?
— Держись за нас, диктатор! Не пропадешь!
Неожиданная мысль пришла мне в голову: дядя Авес продал пистолет. Я подошел к дядюшке и тронул его за рукав.
— Сева Иванович, вы сдали пистолет?
— Стоп! Полный назад! Поворот тридцать градусов! Квадрат сорок два! Прицел 86?21! Беглым!
Дядюшка выхватил из кармана пистолет и приставил его к моей груди. Пистолет ходил в его руке ходуном.
— Руки вверх! — скомандовал он.
Я поднял руки.
— Именем народно?револю… ционного и так далее — к высшей мере… но, учитывая сопливость… марш в сарай… Теперь там будешь жить. Понял?
Я попятился к дверям.
— Пшел… быстрей… а то рассержусь… ишь, щенок… обнаглел… мы не таких п?пф?пуф!
На улице уже прочно установилась холодная ночь.
Трава была мокрой от росы. Над ерманским домом всходила едва заметная, как брошенное в воду стекло от очков, луна.
Вдруг зарычал Рекс. Я вспомнил про Рекса и обрадовался. Если прижаться к нему, можно чудесно провести ночь.
Я посмотрел в сторону Рекса и не увидел его. В лунном свете холодно блестела цепь. Рекс не мог зарычать. Рекса не было. Я схватил цепь и почувствовал что?то липкое. Я поднес руку близко к глазам. Это была кровь… Теперь мне стало ясно, откуда у нас продукты: они продали Рекса самому толстому человеку в Утином.
…Если бы он вышел сразу, я не знаю, что бы я сделал. Но он вышел не сразу: я долго стучал в ворота. Наконец он вышел, и морда у него лоснилась Свет от лампы падал ему сзади. Он сразу узнал меня, глаза у него забегали.
— Где он? — спросил я.
— Кто он? Ты о ком говоришь, мальчик?
— Вы его уже съели?
— Я что?то тебя не понимаю.
Он машинально вытер ладонью рот.
— Вы не человек! — крикнул я.
— Что тебе надо, мальчик?
От него пахло псиной. Он остался спокойным, видно, ему приходилось слышать и не такое, и он привык, но мои слова все?таки, наверно, задели его, Он пошел проводить меня до ворот.
— Ты не знаешь, что такое смерть, мальчик, — сказал он грустно, — Ты ни разу не видел ее глаза. Когда ты будешь умирать, ты вспомнишь мои слова, мальчик Жаль только, тебе не скоро умирать.
Из помойной ямы в упор лунным взглядом смотрела на меня голова Рекса.
Я считаю до семи
Лампа мигала и чадила. Дядя Авес метался на кровати, бормоча ругательства и вскрикивая. На полу валялся пистолет. Я поднял его и положил в карман. Затем я потряс дядюшку за плечо. Авес Чивонави открыл безумный глаз.
— Пить, — прохрипел он.
Я подал ему кружку с водой. Дядюшка выпил ее всю, и у него открылся второй глаз.
— Река Хунцы, — хрипло сказал он, и повернулся на бок, но я снова потряс его.
— Вставайте, Сева Иванович.
— Чего тебе надо? — вскипел дядюшка. — Уйди, а то застрелю.
— Вставайте, Сева Иванович.
Дядюшка полез в карман галифе, потом пошарил под подушкой. Пистолета не было, и это озадачило дядюшку.
— Куда же он делся, река Хунцы? — пробормотал дядя Авес и сполз на пол.
— Собирайте свои вещи, Сева Иванович, — сказал я.
Я вытащил из?под кровати дядюшкин облезлый чемодан и стал кидать туда его рубашки и всякую всячину. Он следил за мной с удивлением, а потом попытался отобрать чемодан, но я наставил на него пистолет.
— Придется вам уехать, Сева Иванович. Я уже больше не могу. Я вас боюсь.
— Не бойся меня, трюфель, я же твой дядя, река Хунцы!
— Может быть, но сейчас вам лучше уйти. Придет отец — тогда пусть он разбирается.
— Я твой дядя! — закричал Авес. — Ты должен меня слушаться!
— Я решил твердо. В крайнем случае я буду стрелять, Сева Иванович. Я не знаю, кто вы и что вам здесь надо.
Дядя Авес сел на кровать и заплакал.
— Я всегда был такой… Я со странностями… Я и в детстве был такой…