Когда мы влезли на берег, утиновец уже вышел из столбняка.
— А я знаю, хто вы, — оказал он.
— Кто?
— Вы кузнецовы диты. Вы анадысь приихали.
Парень внимательно осмотрел нас.
— А вы жирные! Мабуть, кажный дэнь едитэ, — сказал он на малопонятном местном наречии.
Мы не считали себя жирными, и замечание верзилы нам очень не понравилось.
— А мускулов у вас нэма. А у меня бачьте — яки мускулы. Я самый сильный в Утином.
Это уж было слишком.
— Давай поборемся, — предложил я.
Это уж было слишком.
— Давай поборемся, — предложил я.
— Давай!
Парень не знал приемов борьбы, и я легко швырнул его через себя. Он вскочил, почесал в затылке и неожиданно ринулся на меня, головой вперед. Я толкнул его кулаком в плечо, и он упал. Я толкнул его слабо, так как от неожиданности не успел хорошо размахнуться. Верзила ринулся во второй раз. Я толкнул его опять, и он опять упал…
— Давай, кто кого с ног сшибэ! — предложил самый сильный человек в Утином. Он, видно, никак не мог поверить, что нашелся кто?то сильнее его. Мы разбежались и ошиблись. Верзила опять очутился на земле. Вад засмеялся. Мой брат умел обидно смеяться.
Самый сильный утиновец, словно бык, увидавший красное, ринулся на него. Брат кинулся навстречу. И опять утиновец упал. Он сел на землю и горько?прегорько заплакал.
— Эт потому… эт потому… я третий дэнь ни ил… — сказал он, размазывая слезы.
— Будет врать. Еду всегда можно найти.
— У нас ничего нет?у?у… Мука вся кончилась…
— Ешь картошку.
— Уже усю поилы…
— Рви яблоки, лови рыбу, делай муку из лебеды.
— У нас садов нэма… В войну повырубали… И рыбы нэма…
Мы с Вадом уставились друг на друга. Вот тебе и страна сплошных уток.
— Послушай, — сказал я. — Хочешь пшенной каши с постным маслом?
Самый сильный человек в Утином стал делать глотательные движения, как рыба, вытащенная из воды. Потом отвернулся.
— Когда?нибудь я наимся и поколочу вас, — сказал он.
Утиновец надел рубашку и побрел от пруда.
— Эй! — крикнул я. — У нас правда есть каша!
Он остановился и недоверчиво посмотрел на нас.
— За што…
— За так!
Утиновец поколебался, но вернулся. Мы двинулись к нашей хате. По дороге парень сообщил, что его зовут Иваном, что отца у него убили на войне, а мать работает в колхозе. Семья у них — семь человек, поэтому с кормежкой очень плохо. Он старший, остальные — мелюзга, ничего не понимают, жрут, как гуси, и на них не напасешься, Вот поэтому он уже три дня голодный. Рассказывая, Иван вытаскивал из кармана селявки и грыз их, словно это были семечки.
У самого дома он вдруг струсил:
— А мамка с батькой ругаться не будут?
— Ушли за козой.
— Как же вы одни?
— Плохо. Никто не пожалеет, не приголубит, — сострил Вад.
— Если за козой, они тоды скоро придуть, — успокоил нас Иван. — Наши ходили. Туточки неподалеку.
Рекс произвел на утиновца сильное впечатление. Они с овчаркой долго разглядывали друг друга, склоняя головы то направо, то налево.
— Хорошая псина, — сказал Иван. — Стадо им охранять. И не тощая, кормили, мабуть. Скажи батьке — пусть продаст в колхоз. Зачем она вам? Мешок пшена, поди, дадут.
Каша была еще теплая. Иван, как увидел огромный чугун, весь в белых подтеках, так и затрусился.
— Ешь! — оказал я. — Сколько хочешь.
Иван заглянул в чугун, сморщился, проглотил слюну.
— Я не очень хочу… Я сегодня полову ил.
— Да ты не стесняйся! То полова, а то каша!
— Ей?богу, места в животе нэма. Можно, я трошки с собой возьму?
— Бери. Вад, дай газету.
Иван с уважением пощупал газету.
— Настоящая. На цигарки — пятерку дадут. Нет, я лучше так…
Первый утиновец осторожно запустил руку в чугун и принялся накладывать кашу в карманы.
— Ну, я пошел, — сказал он. — Благодарствую.
— Ну что, подрыхнем немного? — предложил Вад, когда за Иваном захлопнулась калитка.
Второе кругоутиновское путешествие. Самый умный человек в Утином
Разбудило нас рычание Рекса и стук в ставни. Я вышел на крыльцо. Солнце уже садилось. Под окнами со смущенным видам стоял Иван.
— Извиняйтэ, коли помешал, — оказал он.
— Пожалуйста.
— Я думал, вы нэ спитэ.
— Ничего.
— Сегодня, вечер, мабуть, будэ холодным.
— Ага.
Иван еще немного потоптался, потом выпалил:
— Вы чугунок скрибли?
— Какой чугунок? — удивился я.
— В коем кашу варили…
— Нет.
— Я можу поскребты… и помыти…
— Пожалуйста… но зачем это тебе нужно?
— Вы спивки повыливаетэ… а я их с собой возьму…
Мы вошли в дом. Вад уже проснулся и валялся на кровати, наслаждаясь бездельем. Иван принялся старательно скрести чугун, а мы с братом стали думать, как лучше провести вечер.
— Иван, чем тут пацаны занимаются?
— В колхозе роблють.
— Все?
— Да.
— А вечером?
— И вечером роблють.
— Ну? — не поверил Вад.
— Придут с поля, по хозяйству надо зробыть.
— А ты чего ж не работаешь?
— У менэ ж пятеро на шие.
— Иван, а у вас шайка есть?
— Чего? — испугался Иван.
— Ну… дружные ребята… Чтобы все время вместе. Один за всех, все за одного. И пошкодить чтобы любили.
— Не… я ж казав… роблють уси.
— Вот заладил. «Роблють, роблють». Не может быть, чтобы все работали. Ты подумай.
Иван бросил скрести и послушно задумался.
— Е одын, — сказал он наконец. — Виталька Ерманский. У его батька богатый, в Ермании роблить, и мамка учителька.
— Где он живет? Далеко?