Шептун крутился тут же.
— Ну и молодцы, — вертел он своей рыжей башкой. — Умеете драться. Особенно вот ты, шкетик!
— Сам ты шкетик, — отрезал Вад, но было видно, что ему приятно.
Мы разделись и пошли купаться.
Река была неплохая: чистая, глубокая, и течения почти нет. Шептун полез следом. Он путался все время у меня под ногами и всячески пытался завоевать доверие.
— У меня лук есть. Хочешь, дам пострелять?
— Сегодня по садам рейд будем делать. Ты пойдешь с нами?
— Слышь, а у тебя есть девчонка? Хочешь, познакомлю? Знаешь какая красивая!
И так далее. Он не успокоился и на берегу. Рассказывал разные истории из жизни «кодлы», приставал с вопросами. Мое безразличие явно угнетало его. Есть такая порода пацанов: пока не примешь его в друзья — не отстанет.
Он все кружился и кружился вокруг меня, а потом с загадочным видом исчез и через некоторое время появился с маленькой полной девчонкой.
— Знакомься, — оказал он, показывая на меня грязным пальцем. — Страшно сильный парень. И овчарка у него есть.
Я встал и пожал протянутую ладошку.
— Виктор.
— Лора.
Она критически осмотрела меня.
— Ты правда сильный?
Я скромно пожал плечами.
— И овчарка у тебя есть?
— Да.
— Злая?
— Она на войне воевала.
Запросто может загрызть человека.
Лора тряхнула длинными, разбросанными по плечам волосами.
— Пойдем купаться?
— Ага, идите, идите, — потер руки рыжий парень и шепнул мне на ухо: — Ты ей понравился. Она знаешь уже скольких отшила!
Лора плавала медленно, но красиво. Ее тень на дне была похожа на тень сорванной и плывущей по течению лилии.
— Давай играть в прятки? — предложила она.
Она ныряла неглубоко, производила страшно много шума, и я легко находил ее.
— Ты, наверно, видишь в воде?
— Да.
— А у меня болят глаза. У тебя не болят?
— Нет. Я привык. Там, где я жил, надо было плавать с открытыми глазами. Немцы наставили в воде много мин. Кто плавал с закрытыми глазами — подрывался.
— Ты по?всякому умеешь?
— Да.
— А на высокие деревья ты умеешь влазить?
— Да.
— А прыгать со второго этажа?
— Да.
— А на лыжах с крутизны?
— Умею.
— Ты, наверно, все умеешь?
— Там, где я жил, надо уметь все. Если не умеешь — подорвешься на мине или еще чего?нибудь… Это не то, что у вас, тихий край.
Она перевернулась на спину и, раскинув руки, еле?еле водила ногами. Теперь ее тень на песке была похожа на тень самолета.
— А целоваться ты умеешь?
От неожиданности я хлебнул воды.
— Тьфу… конечно…
— Ты со многими девчонками дружил?
— Да.
— Со сколькими… приблизительно?
— С восемью… нет, с двенадцатью…
Она удивленно бултыхнулась со спины на живот. Я понял, что перехватил.
— А ты?
— Я ни с кем…
Она явно врала.
— Догоняй!
Мы легли в тень, под куст. Она действительно была очень красива. Особенно волосы. Желтые, густые, длинные, до самых плеч.
— У тебя, правда, было… двенадцать?
— Конечно.
— Поклянись.
— Клянусь.
— И ты их всех любил?
— Разумеется.
— Ты… наверно, не захочешь со мной ходить?
— Нет, почему же…
— Тогда давай.
— Давай.
— Без брехни.
— Без брехни.
— И чтоб больше ни с кем.
— Хорошо.
— Поклянись…
— Клянусь.
— Поцелуй меня.
Я неловко чмокнул ее в лоб. Она поморщилась.
— Так только покойников… А еще говоришь — двенадцать было.
Она встала, отряхнулась от песка и ушла к визжавшим по соседству девчонкам. А я поплелся к «кодле».
— Порядок? — спросил Шептун. Он все видел.
Вторая любовь (продолжение)
Судя по ручке ковша Большой Медведицы, было уже очень поздно, а мы все никак не могли выяснить отношения. Я уже, наверно, раз десять вставал со скамейки и начинал прощаться, потому что предстоял длинный путь и неподалеку в кустах мерз голодный, сонный Вад, но она удерживала меня.
— Еще нет двенадцати… Моя сестра всегда в час приходит…
— Но что делать так поздно?
— Поцелуй меня еще раз…
— Пожалуйста.
— Расскажи, за что ты меня любишь.
— Я тебя люблю за то, что ты красивая.
— А что у меня красивое?
— Ну, волосы, например…
— А еще?
— Глаза.
— А еще?
— Ну не знаю… я особенно не разглядывал.
— Значит, лицо у меня некрасивое?
— Нет, почему же… Есть что?то.
— Ах, только «что?то»! Ты даже не «разглядывал» меня, а говоришь, что любишь! Ты даже ни одного нежного слова не сказал.
Вон сестру ее жених каждый вечер называет «милой», «дорогой».
Она замолчала, опустив голову с длинными волосами. В лунном свете она была похожа на русалку.
Я погладил ее по волосам.
— Милая, дорогая…
Она покачала головой.
— Нет, ты меня не любишь. Когда любят, бывает все не так. Я читала, и сестра рассказывала….
Мне было очень жаль ее, но что я мог поделать: меня ждал сонный, голодный, продрогший Вад, а нам еще предстояло идти и идти…
— До свиданья, — сказал я. — Увидимся завтра на речке…
Я чувствовал — задержись я еще секунду, и она расплачется.
Она догнала меня у самой калитки, какая?то взбудораженная.
— Подожди… Я хотела сказать тебе. Я знаю, зачем ты захотел дружить со мной. Я знаю…
— Ну зачем?
Она вдруг ударила меня в шею. Наверно, она подражала какой?то героине кино и хотела ударить по щеке, но промахнулась.
— До свиданья, — сказал я.
Я отошел немного и оглянулся. Она стояла неподвижно, свесив руки вдоль тела, и о чем?то думала.
— До свиданья, — повторил я.
— До свиданья, — ответила Лора ровным голосом, не глядя на меня. — Если хочешь, приходи завтра в двенадцать ночи в лесок… в балке… Знаешь, по дороге к вам… Придешь?