— Чихал я на них, — сказал Вад, стуча ребром ладони по столу.
— Если даже мы будем снимать по тридцать яиц в сутки… это… это…
Дядя Авес очень возбудился и забегал по комнате.
— Если по сотне за десяток… Это четыреста пятьдесят рублей!
— Мои пять не считайте, — предупредил Вад.
Отец перестал ковырять в зубах.
— Ты извини меня, Сева Иванович, но ты морозишь глупость.
— Почему глупость?
— Потому.
— Что, трудно развести курей? Всегда свежие яички. — Дядя Авес стал так сильно дергать галифе, что пуговица с треском отлетела.
— Ты не волнуйся, Севочка, — ласково сказала мать. — Надо ехать. У нас денег совсем нет. А там продукты дешевые.
— Но там глушь! Ни речки, ни леса, ни пива! Мне врачи прописали пиво три раза в день!
— Сами сделаем.
— Это черт знает что, — пробурчал отец.
Дядя Авес расстроился еще больше.
— Что это за пиво, самодельное? Река Хунцы… Лес, может, ты тоже сделаешь?
— Ну все, — отец хлопнул ладонью по столу и встал. — Собирайтесь. Через неделю выезжаем.
— Позвольте! — воскликнул я. — Ведь голосование явно показало, что большинство народа не идет за вами. Зачем же узурпировать власть? Император Веспасиан…
Хотя отец уже немного привык к таким монологам и почти не реагировал на них, но сейчас был, видно, сильно раздражен. Совершенно неожиданно он схватил меня за ухо и очень больно трепанул.
— На новом месте я возьмусь за вас. Будет тебе Веспасан. Совсем обнаглели.
— К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа…
— Перестань, огрызок! — закричала мать. — Доводят отца и доводят.
— …измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа»
Вад, продолжавший стучать ребром ладони по столу, насторожился:
— Как дурак… захотел тримфа, — повторил он задумчиво. — Как дурак, захотел тримфа… Как дурак.
Отец подскочил к нему и схватил за шиворот:
— Ах ты, чертенок!
— Как дурак… Как дурак… тримф…
Отец размахнулся, чтобы дать подзатыльник, но Вад успел подставить свою ладонь. Отец поморщился.
— Как дурак, тримф.
— Негодяй.
Отец и Вад смотрели друг другу в глаза.
— Как дурак, тримф.
— Не смей так на отца! Толя! Дай ему как следует! Выпори как сидорову козу! Бей, я не буду заступаться! Что же это за дети… — Мать заплакала.
— Как дурак, треф.
— Ничего, скоро уже… потерпи, — сказал отец и отвесил Ваду в лоб щелчок. Голова Вада отозвалась гудением чугуна. Я невольно засмеялся. Мой брат вскочил и кинулся на отца.
— Не бей в голову! Слышишь? А то дураком станет! Возись тогда! — крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.
— Не бей в голову! Слышишь? А то дураком станет! Возись тогда! — крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.
— Он и так дурак. Ты все потакаешь. — Отец вышел из дому, хлопнув дверью.
Вад сел на пол и затянул бесконечное:
— Как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф…
Дядя Авес взял иголку и стал пришивать пуговицу к брюкам, тактично повернувшись к нам задом.
Так закончилось повторное голосование по вопросу о переезде в Утиное.
Ухо у меня горело и взывало к мести. Я выбрал укромное место за сараем и стал писать информационный бюллетень по поводу последних событий. Бюллетень назывался «Голос большинства» (я, Вад и дядина половинка). Месть — сладкая вещь. Я так увлекся, что не сразу услышал, что кто?то пыхтит и топчется у меня за спиной. Обернувшись, я увидел хромого бухгалтера.
— Здравствуйте, — оказал бухгалтер (как приятно, когда тебя называют на «вы») и стал рыться в карманах. Наконец он извлек красного сахарного петуха на палочке.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Нате… вот еще… брату.
Я поблагодарил и за второго петуха. Воцарилось молчание. Бухгалтер вытащил расческу и расчесался.
— Вы… я слышал… уезжаете…
— Уезжаем, Семен Абрамыч.
На бухгалтера было приятно смотреть. Новый в полосочку костюм, в кармашке пиджака — очки, расческа, набор цветных карандашей, волосы гладко причесаны. Разговор вежливый, уважительный.
Семен Абрамович еще раз причесался, потом откашлялся.
— К вам просьба есть… Так сказать, окажите любезность в передаче вашей мамаше вот этого…
Бухгалтер протянул мне аккуратно склеенный из листов какой?то бухгалтерской книги плотный конверт.
— Хорошо, Семен Абрамыч.
— Только, так сказать, чтобы никто не видел…. И спросите, какой будет ответ…
На конверте красивым почерком было написано: «Анне Андреевне Бородиной, в собственные руки». Я спрятал конверт под рубашку и пошел домой. Отец сколачивал во дворе ящик. Он не обратил на меня внимания. На крыльце сидел Вад и, уставившись в одну точку, тянул:
— Какдуртре, какдуртре, какдуртре, какдуртре. — Вот во что превратилась красивая фраза «Как дурак, захотел триумфа». Голос у Вада был уже сильно хриплым.
— На вот, пососи, — я протянул брату петуха, но он даже не пошевелился.
Мать мыла посуду. Она сердито гремела железными тарелками.
— Явился, огрызок? Когда ты кончишь доводить отца?
— Велено передать в собственные руки.
— Что там еще?
Мать осторожно взяла конверт. Прочитав первые строки, она выронила письмо и заплакала.
— Что он пишет? — спросил я. — Зовет к себе?
— Не твое дело. Чтобы больше не смел у него ничего брать! У нас есть настоящий отец…