— Привет! — сказал я, но ответа не получил. — Картошка есть?
— Есть… — выдавил Малыш, не отрывая глаз от клетчатой рубашки Вада.
Мы подошли к костру и взяли по картошине. Вокруг валялись кости, зола, и пришлось есть стоя. Безотцовщина глядела на нас во все глаза, словно мы действительно были артисты.
— Садитесь, — предложил Рыжий.
— Мы постоим…
— Костюмчики боитесь испачкать? — усмехнулся он.
— Ты угадал.
— Гдей?то вы слямзили? — опросил Дылда.
— Мы не слямзили.
— Это им отец купил, — догадался Малыш.
— Да?
— Да…
— С чего это он?
— Так положено, — опять сказал за нас Малыш. — Отец всегда все покупает.
Дылда подул в огонь.
— Суп будете?
— Нет, мы уже наелись.
— Мы хлеб с колбасой дома ели, — зачем?то соврал Вад. — И конфеты есть.
Мы протянули безотцовщине кулечки со слипшимися конфетами. Каждый осторожно взял по шарику и осторожно положил в рот.
— Сладкая, — удивился Дылда.
— А внутри варенье! — разгрыз Малыш. — Здорово!
— Дерьмо! — Рыжий выплюнул конфету в огонь.
— Еще хотите? — спросил я.
Дылда задумался.
— Угостите девочек, — сказал Рыжий. — Может, дадут послюнявить щечку.
— Пойдемте на горох, — предложил я.
— Костюмчики запачкаете, — опять съязвил Рыжий.
До чего же злой парень.
До чего же злой парень.
— Ну тогда мы пошли вдвоем…
— И я с вами! — вскочил Малыш.
— Разомнусь и я, — поднялся Дылда.
Лишь Рыжий остался сидеть у костра.
Не успели мы отойти, как послышался топот. Нас догонял Рыжий. Он тащил обмотанную тряпками каску.
— А как же супчик? — спросил он.
— Не надо. Спасибо, — вежливо поблагодарил я, удивленный такой нежной заботой.
— Гребуете? Папина конфетка вкуснее?
— Почему же… Просто не хочется.
— А вы все же поешьте!
Рыжий опрокинул на меня каску. Остатки супа он аккуратно выплеснул на Вада. В тот же момент мой брат кинулся ему под ноги. Я схватил Рыжего за «шкирку». Но тот и не думал убегать.
— Бей! Бей! Паршивый Нерон! — закричал он.
Я не стал себя долго упрашивать. Рыжий стоял, как пень. Когда не получаешь сдачи, драться неинтересно.
Проклиная ненормального, мы стали счищать с себя суп.
Но тут Рыжий схватил земляной ком.
— Может, земличкой припудрить?
Ком угодил мне в грудь. Теперь возмутился даже Дылда.
— Ты что делаешь, псих? — закричал он.
— Я им еще не так! Нероны паршивые! Чтобы больше не приходили сюда! Дерьмо тут всякое будет ходить!
Вад схватил камень, но я не дал ему размахнуться.
— Не надо. Он тронулся. Пойдем помоемся на речку.
— Эсэсовцы! Черные эсэсовцы! — кричал нам вслед Рыжий. Он имел в виду мою черную ремесленную форму.
Мы тщательно постирали «эсэсовскую» форму, но было ясно, что ей настал конец.
— Прибьет, — сказал Вад, оглядев меня.
— Пошли на горох. Семь бед — один ответ.
Авес Чивонави
Я надеялся, что родители уже спят и расправа буде отложена до утра. Но окна нашего дома были ярко освещены.
Я взобрался на завалинку и заглянул в окно. Отец сидел за столом и смеялся. Рядом с ним была мать. Она тоже смеялась. А напротив них сидел незнакомый человек со странным лицом, словно составленным из кусочков, как лоскутное одеяло, и рассказывал что?то, наверное, очень смешное, потому что ему удалось рассмешить даже отца. На столе лежало и стояло много всякой всячины, даже настоящая колбаса.
— Ну чего там? — дернул снизу меня Вад.
Я помог ему подняться. Мой брат проглотил слюну.
— Пошли, — сказал он. — Будь что будет…
— Вот они! — сказал отец.
— Ах! — ахнула мать.
Я именно так все и представлял себе.
— Вот полюбуйся, — сказал отец, обращаясь к человеку с лицом, похожим на лоскутное одеяло — Сегодня продал свои золотые часы, одел их, а к вечеру — посмотри.
Гость, видно, был веселым человеком, но даже его наш вид привел в уныние.
— Да, — сказал он, разглядывая нас. — Ен киш нредом, река Хунцы.
Последняя фраза не была немецкой. Скорее итальянской.
— Друзья отделали?
— Ага…
— Ну идите, будем знакомиться. Авес Чивонави.
— Вы итальянец?
— Ух, какие шустрые. С ходу определяют.
— Это дядя Сева, — сказала мать и засмеялась. — Он любит говорить наоборот.
Мне стало стыдно, что я попался на такую простую штуку.
— Сева Иванович, — перевел я медленно «Авес Чивонави».
— Совершенно точно. Кичтел.
— Летчик.
— Цедолом, — похвалил Авес Чивонави. — Тнанетйел асапаз.
Получилось у него это сразу.
— Ну, хватит, — сказала мать. — А то головы поломают.
— А то головы поломают. Они и так у них…
— Умники?
— Еще какие.
— Что вы понимаете под словам «умники»? — не удержался я.
— Грамотный, — подмигнул дядя Сева зеленым глазом.
— Запоем читает, — поддакнула мать.
Отец задвигался.
— Зато косу в руки взять не умеет.
— Анищвоцтозеб, — засмеялся дядя Сева. — Теперь научится. А такой змей, чтоб полететь можно, сделаешь?
— Нет…
— Эх, вы, трюфели. Ну, завтра научу. А сейчас налетай на стол.
И дядя Сева вернулся к своим веселым воспоминаниям о том, как он пришел домой с войны, а жена его не пускает на порог: не признает. «Гражданин, что вам нужно?» — спрашивает она дядю Севу.
А дело в том, что на Авеса Чивонави три раза приходили похоронки, потому что он три раза сгорал в своем самолете. Похоронку пошлют, а тут оказывается, что на обгорелый скелет еще можно натянуть чужую кожу или пришить какую?нибудь чужую часть тела. Дядя Сева три раза полностью сменял свой внешний облик и в конце концов сам себя перестал узнавать.