— Нет, нет… Комендант не такой…
— Ну сделай это ради меня, — сказала она совсем как девочка и заплакала. — Сделай…
Она сидела на земле, поджав колени, и ее узкие плечи дрожали. Мокрые волосы рассыпались по плечам. И мне вдруг стало очень жалко ее…
— Ну хорошо…
Все равно завтра?послезавтра мы будем далеко отсюда…
Тевирп!
— Я видел, как ты нес таз, — сказал Вад.
— Видел так видел.
— Это она тебя попросила.
— Да.
Разговор зашел в тупик, и мы стали смотреть в окно. Ваду, видно, многое хотелось сказать мне, но он сдерживал себя.
— Завтра надо бежать — сказал я.
Вад подумал.
— Почему?
— Так… надо… Вдруг отец вернется раньше.
При слове «отец» Вад вздрогнул.
— Может быть, он сопьется.
— Он не сопьется. Он был во Франции, там сколько вина, и то не спился.
— Тогда, может быть, он влюбится… Видел, какая Виталькина мать красивая. Не то что у нас.
Вад оживился. Ему очень понравилась эта мысль.
— Вот здорово было бы! Ха?ха?ха! Виталька Ерманский… Вот бы покрутился, ложкой по лбу — р?раз!
Я представил себе Витальку под пятой Диктатора, и мне тоже стало смешно. Смеясь, я машинально продолжал смотреть в окно. Кто?то подошел к нашей калитке и стал открывать ее. Калитка открылась, и я увидел дядю Авеса собственной персоной, тащившего чемоданы. Пока мы таращили на него глаза, дядя Авес пересек двор и поднялся на крыльцо. Я посмотрел на Вада, Вад посмотрел на меня.
В это время дверь распахнулась и на пороге появился дядя. У него был очень сердитый вид. Авес Чивонави поставил на пол чемодан. Это был наш пропавший чемодан.
— Д?з?з?з, — сказал дядя Авес.
Я глянул дяде в рот и обомлел: рот был полон лошадиных железных зубов, в которых отражались наши окна.
Дядюшка продолжал сердиться и что?то говорить, но его челюсти издавали лишь скрежет, как забуксовавший трактор. Пробуксовав с минуту, Авес в сердцах плюнул и стал вытаскивать изо рта металлические челюсти.
Челюсти не вытаскивались. Дядя злился. Я догадался принести нож, и дядя Авес, осторожно постукивая ручкой себе по зубам, освободился от челюстей. Без челюстей дядюшка шипел как гусь, но все?таки его можно было понять.
— Тевирп! — сказал дядя сердито. — Река Хунцы. До самого Новороссийска искал вас по всему поезду, чертовы трюфели! Жрать нечего, денег нет, в руках чемодан с порохом. Избавиться от меня хотели? Диверсантом сделать? Где родители? Я им все выскажу!
Узнав, что родители уехали за козой и мы тут хозяева, Авес Чивонави сразу пришел в хорошее расположение духа.
— Ну ладно, — прошипел он. — Тащите шаматье, а там видно будет, река Хунцы.
Во дворе, моя чугун, мы стали с Вадом совещаться. Вопрос обсуждался старый: кто дядя Авес? Материн ли он брат или какой?то проходимец? Вад стоял за брата, я — за проходимца.
— Все?таки ведь он приехал, — говорил Вад. — И чемодан притащил.
— В чемодане все и дело. Сначала он его спер, а потом увидел, что там порох, и решил вернуться.
— Зачем?
— А что, ему плохо у нас было? Ел, спал, ничего не делал. Может быть, дядя Авес — особая разновидность бандита. Так сказать, бандит на пенсии. Сил уж нет, здоровье шалит. Вот он и удалился от дел, ездит, выискивает доверчивые семьи, прикидывается каким?нибудь родственником. Помнишь, отец говорил? А заметил, рожа какая подранная. А зубы куда делись?
Мы еще немного поспорили о дяде Авесе и решили на всякий случай проверить у него документы. Побег мы отложили до выяснения дядиной личности.
Обед прошел в молчании, так как дядя Авес мог есть, только вставив челюсти. Пообедав, дядя Авес Чивонави вынул челюсти, разобрал их, прополоскал в воде и поставил сушиться на печку.
— У меня плохое здоровье, — сказал дядя. — Мне давно пора поправляться. На ужин сварите мне тройку яиц, только всмятку. Я люблю всмятку. А наутро зарубите курицу.
Я охотно объяснил дяде Авесу, что курицы у нас нет. Нет даже петушка. И яиц нет. Осталось лишь немного постного масла (дядя Авес поморщился: он не любил постное масло), пшена и сала («Сало — это хорошо», — заметил дядюшка), и то все это отец добыл с большим трудом, так как в Утином голод. Сообщение, что в Утином голод, произвело на дядю Авеса плохое впечатление.
— Зачем же вы сюда приехали — спросил он и добавил, немного подумав: — Черт бы вас побрал.
Впрочем, вскоре он успокоился — у дяди плохое настроение долго не задерживалось — и принялся нам рассказывать о своих железнодорожных приключениях.
— Привязался, река Хунцы, какой?то тип в поезде. Давай, говорит, тебе зубы вставлю. Я ему отвечаю: «Отвяжись. Я своими зубами доволен», а он не отстает. Сначала сотню требовал, а потом так себя разгорячил, что сам заплатить готов, лишь бы вставить. Люблю, говорит, когда мой товар украшает человека. До самого Новороссийска, гад, приставал, а в Новороссийске затащил к себе, напоил, выбил мне зубы и вставил железные, шкура такая. Видите, я весь поцарапанный?
История была неправдоподобной, но Авес Чивонави рассказывал ее с увлечением. Кончив рассказывать, дядя Авес сладко потянулся и сказал, что ему хочется спать, так как он очень устал. Затем дядя взобрался на родительскую кровать, даже не сняв сваи галифе, и тут же захрапел, правда, успев перед этим пробормотать: