— Не умеешь? — удивился Виталька. — Тогда садись на раму.
— А я куда? — спросил Вад.
— Никуда. У нас взрослая компания и взрослые дела.
Вад обиженно засопел.
— Мы всегда вместе, — вступился я за брата. — Он умеет делать взрослые дела.
Виталька Ерманский поразмыслил.
— Не?е. Мы будем самогон пить, а он что?
— Я могу выпить целый стакан! — храбро сказал Вад.
— Мы будем девчонок целовать.
— Я тоже… — начал было Вад, но замолчал, не в силах побороть отвращения. Видно, перед ним предстала какая?нибудь сопливая физиономия с косинками. — Я могу подождать…
— Нет, нет, — мотнул головой Виталька. — Может быть, нам придется заночевать у какой?нибудь вдовушки. Ищи?свищи тогда тебя.
При этих словах мороз пробежал у меня по коже.
Но Вад упрямо нагнул голову:
— Я тоже могу заночевать.
Если Вад заупрямится, переупрямить его невозможно.
— Ладно, иди, — сказал Виталька. — Узнаешь — второй раз не запросишься.
Мы двинулись вдоль улицы. Виталька вел велосипед за руль.
— Кто у тебя отец? — спросил Виталька.
— Кузнец.
— А… Вот у меня отец — это да! — сказал Виталька с восхищением. — Профессор!
— Ты любишь своего отца? — удивился Вад.
— Еще как! Когда мы жили в Москве…
— Вы жили в Москве?
— Ну да.
— А как же сюда попали?
— Отца в Германию назначили, а мать он в Утиное сослал к ее матери.
— Сослал? За что?
— Значит, надо. Отец знает, что делает. Она теперь вот где у меня, — Виталька показал зажатый кулак. — Отец приказал перед отъездом: гляди в оба за ней. Чуть что — пиши. Мое слово — закон. Видели утром? Ходит тут один… агроном. Книжки носит. Стоит отцу намекнуть про эти книжки — он ей всыплет по первое число.
— Здорово! — восхищенно сказал Вад. Перспектива захвата власти в семье волновала его давно.
— Может быть, отец приедет зимой. Посмотришь тогда на него. Знаешь, какой красивый!
— Еще красивей матери?
— Хо! Сказал тоже! Мать на куклу похожа, а отец знаешь какой! Сильный, высокий, волосы курчавые, нос, как у грека. А умный! Все книги читал! Ты читал Жан?Жака Руссо?
— Нет…
— Про бесклассовое общество. Здорово! Живи как хочешь! Никто над тобой не хозяин. А «Женщины мира» читал?
Я подавленно молчал. В Нижнеозерске я слыл самым начитанным человекам.
— Я читал Вальтера Скотта! — пустил я свой главный козырь. Ни один мальчишка почему?то не может даже слышать про Вальтера Скотта, а я нарочно прочитал все, что было у нас в районной библиотеке.
— Хо! Вальтер Скотт. Я прочитал его всего еще в детстве. Вот «Женщины мира» — это да. Еще с буквой «ять». Там про каждую нацию написано, даже про туземцев. А французские открытки видел?
— Немецкие видел.
Среди пацанов они ходили целыми пачками, цветные, отделанные золотом, на разные темы.
— Немецкие — грубые. Я у отца из стола стащил. Он в министерстве работал. А потом его в Германию перевели. Какое они добро награбили, назад возвращать. Картины там всякие, золото, бриллианты. Он их как свои пять пальцев знает.
— А на войне он был? — спросил я.
— Профессоров на войну не посылают.
— А мой отец был… Два ордена дали.
— Ну, твой — кузнец.
Такое зазнайство мне не очень понравилось, но я промолчал: профессор есть профессор, а кузнец есть кузнец, и тут ничего не поделаешь.
— Я бы и сейчас в Москве жил, — вздохнул Виталька. — Все через мать. Влюбилась в одного артиста. Цыган какой?то. Черный, страшный, а она, как ненормальная, на его концерты бегает, цветы дарит. Было бы на что смотреть! Ну отец узнал, рассердился и, когда уезжал, законопатил нас сюда. Хоть и велосипед мне прислал, и пугач, и жратва немецкая есть, райцентр под боком, но все равно не Москва. Там, как выйдешь на улицу…
Виталька ударился в воспоминания.
— Слышь, — сказал я. — Я деньги дома забыл.
— У меня есть пятерка, — махнул рукой Виталька. — Хватит.
Но мои слова навели его на какие?то размышления, и он через некоторое время спросил:
— А сколько у тебя денег?
— Двести, — сказал я.
— Сколько?! — Виталька Ерманский был явно удивлен. — Где ты их взял?
— Отец дал… на хозяйство…
Ерманский оживился.
— Это хорошо. Мы сможем сходить в чайную и кутнуть как следует. Ты знаешь, один раз в Москве завалились мы в «Метрополь»…
— Так сбегать?
— Дуй. Мы подождем здесь.
Я побежал назад. По дороге я нарвал полевых цветов и спеленал их в тугой букет.
Я подошел к Виталикиному дому. Все окна были открыты настежь. Из окон слышался смех. Я был сильно удивлен. Кто же мог смеяться в Виталькином доме? Я встал на завалинку и осторожно заглянул в окно. За чистым накрытым нарядной скатертью столом сидела Клара Семеновна и смеялась. Напротив нее с книгой в руках сидел высокий мужчина в белой рубашке и что?то читал вслух. Сбоку, на тумбочке, в стеклянной банке из?под консервов стоял большой букет полевых цветов.
Сбоку, на тумбочке, в стеклянной банке из?под консервов стоял большой букет полевых цветов. Там были, как и у меня, ромашки, васильки и донник — вполне понятно, других цветов вокруг Утиного не росло.
Я соскочил с завалинки и пошел домой за деньгами. По дороге я бросил букет в траву.
Вторая любовь (начало)
— Принес? — спросил Виталька.
— Ага. Тридцатка.
— Тридцатка — это вещь.
Ерманский спрятал деньги в карман, вскочил на велосипед и дал команду: