Все это было более чем странно.
Небо темнело: близился то ли дождь, то ли вовсе вечер. Подойдя к кирпичной стене, Марджори отодвинула ее прочь как дверцу шкафа.
Подойдя к кирпичной стене, Марджори отодвинула ее прочь как дверцу шкафа. Ей наконец повезло: открылось нутро дома, без внутренних стен, едва накрытое колпаком крыши — с прорехами, но с винтовой лестницей, ведущей на верхнюю… слово «этаж» тут не подходит… платформу. Инстинкт дикого зверя диктовал перед лицом неведомой опасности залезть повыше. Мардж подобрала юбки и полезла: всерьез опасаясь, что лестница сложится под ее ногами, а то и в землю уйдет — с нее станется. Здесь все не то, чем кажется.
Пока поднималась, то и дело обмахивала с лица паутину: не живую, клейкую, а такую, какова она бывает в брошенных домах. Сухая, легкая, повисшая в проемах фестонами. Неживая паутина. Нежить. Это, чтобы это ни было, построено не для житья. Как бы сюда затаскивали мебель? Разве что краном, отодвинув стену. И куда она делась, мебель?
Здесь на сравнительно новых досках пола не было ничего, кроме пыли и самой Мардж. В эти доски никогда не впитывался запах домашней еды. Это был обманный город, город-ловушка, в котором не текло время. Не жизнь, а только видимость жизни.
Мардж не чувствовала его. Ей не хотелось ни есть, ни спать, ей было все равно, сидеть или лежать. Исключительно рассудочно, без какой-либо нужды она расстелила тартан и вытянулась на нем: на боку и опираясь на локоть. Место, которое она выбрала, располагалось по левой стене, посередине между лестничным люком и высоким незастекленным окном, в которое лился лунный свет. Паутина колыхалась на нем как богатая фестончатая занавесь. Эльф мог бы сделать такую штору: эльфы любят выдавать искусственное за природное. Спокойно и без всякого интереса она наблюдала, как от нее отделилась вторая Мардж, бледно-голубая, просвеченная луной насквозь. Будто бы до сих пор их только брошь скалывала их воедино. Мардж Вторая вышла на середину, раскинула руки и закружилась, подняв лицо. Круглые блики теплых цветов, от оранжевого до малинового, кружились вместе с нею, а на коже проступали угловатые синие линии — и складывались в неведомые письмена.
Мардж Первая наблюдала за своим магическим двойником с совершенно несвойственным ей аутизмом. Если это магия покинула ее и собирается уйти по лунному лучу во всем многоцветьи рушащегося мира — ей все равно. Она всегда была одна. Нет, с появлением Дерека это изменилось в той степени, в какой такие вещи способна изменить любовь, но — до определенной степени. Эти правила всегда действуют докуда-то.
Можно ли выдать за магию что-то похожее на магию? Что останется, если магия уйдет? Это тело на полу — на что оно похоже? Только плоть и искра сознания в нем. Упавший плод, что его ждет?
Гниение.
Марджори повернулась набок, согнула ноги в коленях и обхватила себя руками. Не надо пафоса. Мы с Дереком не одно. Мы с Дереком двое в лучшем смысле этого слова, а именно: складываемся в сумму, а если придется — сможем стать двумя по одному. Никто никому не нужен так, чтобы до смерти, и чтобы после смерти, чтобы человек ушел — и мира вместе с ним не стало. У каждого есть своя жизнь, и всякая мозаика складывается заново, кусочки ее заменимы.
И до сих пор Марджори Пек это устраивало. Почвой, на которой она стояла была ведь нелюбовь? Мир, его правила, и те, кто этим правилам следовал — порядок вещей раздражал ее, притом у нее были смутно осознаваемые силы изменить все это. Ну — не изменить, противостоять. Быть вне круга.
А Дерек был внутри всегда. У него есть мораль и добродетель. Слова, произносимое асоциальной полуэльфой Марджори Пек с презрением и сквозь зубы. Если оставить Рохле его мораль и добродетель, ему их вполне хватит для полноценной жизни. Страховочный трос. А она, Мардж, всю жизнь исполняет смертельный трюк под куполом цирка.
Лунный свет, сочащийся в окно, лежал на ее ступне и не сдвигался.
Лунный свет, сочащийся в окно, лежал на ее ступне и не сдвигался. Здесь не было ни времени, ни смерти. Чудовищ тоже не было. Мардж не могла сказать, почему она это знает: ее чувство внешнего мира почему-то обострилось и сделалось… совершенным? Она могла бы остаться здесь навсегда: перламутровые слои времени наросли бы поверх, сохраняя ее в глубине жемчужины. Остановились бы все процессы, кроме мыслительного. Счастья она не обретет, это верно, но говорят, его и нет — счастья. А есть покой и воля.
Один-единственный человек мог бы изменить ход вещей. Дерек. Она, Мардж, споткнулась на бегу об его пресловутую мораль, и обернулась рассмотреть ее, и была очарована настолько, что решилась в жизни все изменить. Бывает, оно бывает на самом деле! Дерек решил бы за обоих: не будет так. Но я жду от Дерека другого. Я хочу, чтобы он убедил меня, дал мне доказательства, что без меня — и без него! — наша мозаика рассыплется. Не будет никакой мозаики без слов, сказанных вовремя, прекрасных глупостей и подаренных вовремя цветов. Пошло говоря, я хочу, чтобы Дерек меня спас. Я нуждаюсь в любви.
Вся магия может катиться в тартарары, земля — расколоться на куски, которым всех зашибет, тело останется тут навечно: но что насчет семечка в нем? Яблоко катится от яблони, но от семечка ему не убежать. Никто не умрет, но никто и не родится. Марджори Третья так и останется внутри.