Та, вторая, была очень красива. Ее лицо выплыло из вечернего мрака светясь, как луна. Огромные темные глаза — сплошь темные, тонко нарисованные брови приподняты к вискам, тончайшие, почти ускользающие черты, скорбный рот, очень длинные и очень темные волосы, прямые и скользкие, как мокрый шелк. Такую представляешь себе только с книгой, и еще они все время молчат и смотрят прямо, как совесть. Девы этого типа не умеют громко смеяться, подруг у них нет, но мужчины сходят от них с ума, особенно большие немногословные мужественные парни: они отправляются в квесты и совершают во имя любви немыслимые подвиги. Тем не менее, девы эти почти всегда несчастны и часто кидаются в омут.
— Ну что, что? — шепотом закричала та.
Мардж сделала шаг назад, истерика всегда отталкивала ее. Но истерика — истерикой, а на мост пройти надо. Тот, что слева — ближе.
— Почему закон говорит: сегодня можно, а люди смотрят, и глаза их говорят — нельзя? Куда мне деваться: помочь-то никто не поможет! Счастье пополам, а горе — за двоих, так что ли? Это по правилам? Я молодая еще, я для себя еще не жила: с чего это вдруг все должно кончиться, когда еще и не начиналось? Знаешь, сколько ей нужно всего, если по-хорошему? Я только на нее работать буду. Не бывать этому!
Мардж не успела охнуть, как девушка перегнулась через литую решетку и то ли швырнула, то ли уронила пакет, а сама повисла на ограждении животом, будто бы без сил.
Всплеск.
Самое сложное в Полынь — сохранить рассудок.
Все время, пока Марджори шла через мост, ее тошнило: то ли от ужаса, то ли от голода — она ведь ничего не ела, кроме кофе и булочек с утра. В прежние времена бывало, что и меньшим обходилась, но цивильная жизнь ослабила ее. Разве раньше она обращала внимание на такую мелочь, как промокшие туфли? Раньше она просто приказывала себе забыть про ерунду, пока не удастся развести огонь в подвале брошенного дома и высушить и ноги и обувь, а заодно выпить горячего и съесть, что плохо лежало, да под руку попало.
Тут снова было многолюдно. Точней, многоорочно. И немудрено: этот район всегда притягивал городской охлос. Сити — деловой центр — казался Марджори скучным. Там делались Большие Деньги, но то были такие деньги, которые неощутимы материально. А здесь сплошные увеселения, маленькие театры и кабаре, кофейни и рестораны, нарядные витрины, где выставлены яркие тряпки и шляпки, и цветные перья, игрушки и побрякушки для детей всех возрастов.
Разноцветная реклама в десять этажей, сто пудов подкрепленная магией приворота: учась на втором курсе Юридической Академии, Марджори уже знала, что это незаконно, но за руку ловят далеко не всех.
Раньше она думала, что она одна не уважает закон, и что это до смерти круто. Будто бы он ей враг и из-за него все ее беды. Оказалось, его почти никто не уважает, и он защищается сам, выживая, как может, и прогибаясь, когда некуда деваться. Когда Марджори поняла это, ей стало жалко закон.
Реклама сегодня осталась, она радовала оркам глаз и прибавляла разгулу веселья. Полынь близилась к финалу: существа бесцельно носились по улицам, хвалясь награбленным и хороводясь у костров под оркестр из жестяных кастрюль и бутылок. Даже волынка где-то гундосила. Впрочем, Марджори всегда любила волынку.
— О, глянь-ка! Баба! Одна!
— Да не просто баба! Она эльфийской крови, чтоб я сдох! Вона какая длинноногая… и трезвая, кажись! Йоки, у тебя была когда-нибудь эльфа?
Тот, кого звали Йоки, презрительно сопнул, будто бы кого только у него не было.
— Эльфов на фонарь! — убежденно сказал он. — Эльфок — в кусты. Или наоборот?
Мардж медленно повернулась. Видно, отводка выдохлась — чары вообще плохо стоят под дождем и в сырости! — но если и был у нее комплекс жертвы, она изжила его в самом раннем детстве. Она не из тех, кто падает в обморок от одной мысли, что ее изнасилуют. И это, кстати, помогало.
В сущности, вся ее предыдущая жизнь была сплошной Полынью.
— Но-но, — сказала она насмешливо. — Куси, ты еще мал, чтобы вслух говорить о сексе. Или ты меня не узнал?
Куси вылупился на нее, моргая желтыми глазами и сунув в рот зеленый палец. В другой руке он держал бутылку, но сейчас, кажется, забыл о ней. В голове орка больше одной мысли не помещается. Йоки был немногим старше, увешан стеклянными бусами числом не менее пятнадцати, перемазан косметикой поверх зеленой кожи, и числил себя от этого невероятно сексуальным. Он смотрел попеременно то на приятеля, то на «жертву», которая вела себя неправильно. Глядишь, и непонятно, кто кого тут изнасилует.
— Я Марджори Пек! — бросила Мардж с невероятным презрением. — Или забыл?
— Чеее? Ты не заливай, не на таких напала! Чтобы выйти на улицу и вот так запросто встретить саму Марджори Пек? Да скорее падут все эльфийские дома! А почему на тебе тартан Шиповника?
— Йоки… Йок! — Куси дергал его за рукав. — Заткнись! Ей-ей, это сама Мардж. Я ее вспомнил. Ты знаешь, она ведь и доказать может, так что лучше бы тебе ее не злить. Эй, Мардж, ты уже кого-нибудь убила сегодня?
— Тебя убью, если услышу еще одну глупость! Это одежда врага.
— Оу! Да! Это она, она! — Куси взмахнул бутылкой. — О, Мардж, хочешь? Ой… Тут нету. Ну ничего, я знаю, где еще много таких.