— Это я знаю, — отмахнулся Дерек. — Что мы еще?
Я посмотрел ему в глаза, снизу вверх, для удобства сдвинув шляпу на затылок. Пойми меня правильно, о, только пойми меня правильно! Да, я знаю, тебе тоже кое-что сильно не нравится.
— Ты вырос, — сказал я. — Ты больше не можешь выбирать, чем стать, втайне лелея надежду объять все. Ты прошел развилку, где у тебя был выбор. Ты — неотъемлемая часть общества и готовишься стать отцом. Под ногами у тебя земля, над головой небо. Ты больше не можешь быть против, потому что у тебя появились некие незыблемые интересы. Ты не можешь, как когда-то, просто сбросить со стола надоевшие бумаги и отправиться начинать жизнь сначала. Это не выбор между правой и неправой стороной, потому что у каждой стороны есть своя правда. Есть много людей, которым всего-то и хочется, чтобы жить счастливо, сеять хлеб и растить детей. Каждый из них носит в сердце десяток нестерпимых обид, пару измен, дюжину больных мозолей на ногах и одну прекрасную мечту. И живут. Твое дело обеспечить им мир, по возможности деликатно, не пугая собой детей и не оскорбляя женщин. Независимо от всего пафоса в мире мы с тобой — Запирающие. Навредишь обществу — по умыслу или по ошибке! — навредишь собственному ребенку, которому рождаться в этот мир. Ты ведь сам заинтересован, чтобы твой сын без страха выходил на улицу.
Заканчивать я не стал, только пожал плечами. Выведи мир из равновесия, и со всех сторон будет одна только Полынь. Общественное спокойствие — это та плата, которую мы получаем за то, что соблюдаем правила. Я сказал бы — «сынок», но я тролль и помню свое место. Это тоже правило, а правила надо соблюдать.
— Значит, — подытожил мой сообразительный друг, — ожидается, что мы найдем того, кто попортил нам магию, и постараемся принудить его обратить процесс. Так что ли?
Я запахнул плащ, поскольку замерз, а ветер крепчал. Кто в молодости не был бунтарь — тот подлец, кто в зрелости не стал конформист — тот дурак. Правда ли, что на этом держится мир?
* * *
В другом языке слово «противоречие» возникает из сочетания великого копья, ударяющего в великий щит.
«Триган»
Лифт поднимался в пентхауз башни Шиповник, Альбин Мята стоял посреди кабинки, заложив большие пальцы рук за пояс джинсов, и пытался использовать последние секунды, чтобы должным образом подготовиться к встрече.
«Милорд Гракх желает говорить с вами».
О чем бы?
Между двумя эльфами старинных родов — сто верст условностей и тонна этикета. Живя в миру, журналист Альбин имел возможность сравнивать аристократические экивоки с манерой общения других рас, и среди своих считался демократом. Если он скажет так, я отвечу эдак, тон одного диктует интонации другому: и никаких вариаций. Непредсказуемость у эльфов не в моде. Любой разговор это танец, в котором партнера надобно не задеть, но обойти.
И ничего личного. А личное подразумевается: нравится то Альбину, или нет, Шиповник держит в руках его будущее, а прошлого у него все равно что нет. Нет Дома Мяты. Сгинул, истреблен в какой-то из минувших Полыней, а он, Альбин, эльф не носящий тартана, теперь зорко глядит вокруг, вычисляя, кому выгоднее продаться.
И ничего личного. А личное подразумевается: нравится то Альбину, или нет, Шиповник держит в руках его будущее, а прошлого у него все равно что нет. Нет Дома Мяты. Сгинул, истреблен в какой-то из минувших Полыней, а он, Альбин, эльф не носящий тартана, теперь зорко глядит вокруг, вычисляя, кому выгоднее продаться.
В полированной стали обшивки размытым силуэтом отражался он сам. Истинный Мята: худой, беловолосый, в джинсах и рубашке. Белесые ресницы, острые скулы, волосы зачесаны назад и связаны в хвост. Злой. Да. Будешь тут злым.
Мята никому не враг, Мята сам по себе, Мяту никто не считает, но зато уж позвольте и мне никого не любить.
Вот только руки, в которые он вручил свое будущее, были руками не Гракха, а Кассиаса Шиповника. С ним уже все было оговорено, но Полынь спутала планы, и теперь с Гракхом договариваться заново, а у Гракха своя игра. Гракх вошел в Палату Лордов как Старший Шиповник, глава Великого Дома, но тень Кассиаса будет маячить за его плечом, пока жива эльфийская память. Для эльфийского лорда Гракх сравнительно молод, и он — Меч Дома и воплощение Силы. Среди затянутых паутиной глав Домов он выглядит как воплощенная угроза, ведь в каждом Великом Доме на соответствующей должности есть свой Гракх. Дерзко, в общем, выглядит. Да и ведет себя так же.
Много хочет. Так про него говорят. Мудрено ли, что он многим не нравится?
А чего он захочет от Альбина Мяты? Гракху ведь скорее всего наплевать на то, что непредсказуемость не в моде. Он тоже неправильный эльф.
Дрогнула и натянулась струна, когда секъюрити пригласил Альбина в комнату, где его столько раз принимал милорд Кассиас. Гракху не стоило оставлять тут все, как было, ему не идут эти златотканые обои и бархатные драпировки, буфеты из полированного дуба и низкий свет над столом — они тоже из прежней эпохи. Полумгла, скрывавшая возраст лорда Шиповника, и ореол вокруг свечей, подчеркивавший его благородство, тоже не принадлежали новой власти. Эльфийское ухо распознает полтораста оттенков в слове «прошлое», и Альбин вдруг осознал, что именно здесь он множество раз убеждал Кассиаса в том, насколько полезен тому возрожденный под его патронажем Дом Мяты, и еще — сколь важен был процесс, и сколь призрачен результат. Эльфы никогда не спешат, а милорд Кассиас был правильный эльф.