— Вот, — сказала одна, — доставая из-под корней ивы подмоченный и обтрепанный модный журнал «Эльвиэолла» года так позапятидесятого. — Мы доселе жили и не тужили, как вдруг прочли, что целлюлит — это стыдно! Такие ли мы были прежде?
— А с чего вы стали другими?
Они бы покраснели, если б в них оставалась жизненная сила или если бы вода была более теплой.
— Мы все, что тут предписано, делали. Гидромассаж, водорослевые компрессы, песчаный пилинг, диета без соли, без жира, без углеводов. Всю зиму, чтобы весна — а мы красивые. Ну и вот…
Речная дева пошарила рукой в воде.
— Истерлись мы, — призналась она с подкупающей откровенностью. — Выше пояса вот так, как вы видите, а ниже… начисто.
И показала клубок подобранных стеклянистых кишок, которые в силу их прозрачности в воде было просто не видать. Мардж охнула, осела на пятки и зажала ладонью рот. А она еще напиться здесь хотела!
Вряд ли эти помогут. Им бы самим кто помог. Будучи знакома с Чиной Шиповник, Мардж прекрасно помнила, какого мнения об индустрии рекламы и шоу-бизнеса придерживалась та, кто увязла в нем по уши. «Помогает ли? — Да кто ж его знает? Разве у меня был когда-нибудь целлюлит?»
Вот не удивлюсь, если в этом журнале как раз Чина на развороте!
Поднявшись к куче своих камней, Марджори Пек не нашла кучи. Словно бы та здесь и не ночевала. Вместо кучи ей осталось пятно, пролежанное на прошлогодней траве некоей габаритной тушей, и еще — глубокая борозда в том направлении, куда по-видимому удалилась туша.
Грызя на ходу сухарик, Мардж скорым шагом двинулась следом. Борозда была — знак.
Дракон был старомодный, с множеством декоративных излишеств на корпусе, а главное — очень большой, «летающая крепость». Тогда было модно отделывать наружку искусственным камнем. Марджори ему обрадовалась. Сказать по правде, она уже сожалела о том, что пустилась в путь пешком. С другой стороны — а был ли выбор? Опять же если дракону все равно, может, им по пути?
— Увы, — огорчил ее дракон. — Я не могу взлететь.
Он поднял крыло, которое волочилось по земле, пока он шел пешком — такой непривычный и унизительный для дракона способ передвижения! — и расправил его, чтобы Марджори могла рассмотреть.
— Я не могу взлететь.
Он поднял крыло, которое волочилось по земле, пока он шел пешком — такой непривычный и унизительный для дракона способ передвижения! — и расправил его, чтобы Марджори могла рассмотреть.
— Видишь ли, барышня, исходя из законов физики подъемной силы этого крыла недостаточно, чтобы мне взлететь без магии. А кому нужен дракон без неба? Дракон, который не летает — не социализирован!
Мардж ушам своим не поверила.
— Но как представить себе дракона без неба?
— Мы и сами себя не представляем земляными червями, — сдержанно согласился бронированный монстр. — И это вполне достойное основание вымереть всем видом, не так ли?
— Погоди, — сказала Мардж. — А с чего это вы так зависите от социализации? Если вы вдруг не нужны обществу, это же не значит, что вы не нужны себе и друг другу?
Дракон вздохнул, порыв горячего ветра пронесся над ухом Мардж и опалил метелки степных трав.
— Упоение драконьим танцем в небе, — сказал он, — это часть магии дракона. У нас два крыла: воображение и вдохновение. Иссякни оба, дракон умрет.
— А чьи, — спросила Мардж, — это должны быть вдохновение и воображение?
Дракон сардонически улыбнулся зубастой пастью: легкий дымок вырвался меж клыков, как дыхание в мороз.
— Когда все на свете создавалось из слов, вдохновение принадлежало тому, кто делал слова. А воображение — тому, кто им внимал… Пока драконы парили в небе, ничто не было непреложно. Вы меня понимаете? Действовали некие законы, способные отменить саму безысходность.
Мардж забежала вперед и остановилась перед самой мордой.
— И куда вы в таком случае идете?
— Я ищу холм с красивым видом, — серьезно ответил дракон. — Я лягу там и усну. И стану камнем. И может быть, в мои живописные руины станут приходить те, в чьем сердце еще вздрагивают драконьи крыла. И тогда мне приснится, что я жив и парю в небе.
— Что-то тут не так, — сказала Мардж. — Замкнутый круг какой-то. Отсутствие магии убивает драконов, а гибель драконов ведет к сокращению магии. Значит ли это, что магия жива, пока вы держитесь на крыле, что вы — вечный двигатель магии? Или магия — ваш? И что в таком случае произошло с миром? Мы все вляпались в драконье дерь… простите, впали в большой драконий авитаминоз?
— Магия не подчиняется логике. Помнишь, как семь слепцов описывали слона? Так вот и магия: каждый, кто рискнет выводить ее законы, должен понимать, что держит в руках только хвост или только хобот.
— Я бы сказал, что магия — это способность удивляться, — продолжил дракон, обнаруживая, что размышлял на эту тему. — Но ты не забывай, маленькая мисс, что я держу только хвост слона.
— Если ты расскажешь мне, как выглядит хвост, я присовокуплю это знание к своему: ведь я знаю, как выглядит хобот.
Странный то был разговор. Из-за края земли выкатывалось красное яблоко солнца, мороз пощипывал щеки, твердая поверхность пустоши вздрагивала под тяжелой драконьей поступью. Вспыхивали в его каменной шкуре слюдяные чешуйки: сбегали по ней огненными ручейками, складывались в причудливые руны. Свет насыщал степь, тени плясали и били ногами в бубен. Где-то тут магия определенно витала: сама или остатки.