Ощутив некоторое беспокойство и внешнюю, так сказать, агрессию в отношении своей особы, псевдогасконец застонал еще сильнее и даже попытался связать из нескольких слов предложение, которое смогло бы передать его возмущение действиями агрессора и протест против них. Попытка, однако, успеха не имела. Буквы французского языка, ставшего почти родным за последние полтора года, решительно не желали увязываться в слова, из которых впоследствии можно было бы соткать предложение. Неясно, что уж там послышалось матросу в коровьем мычании д'Артаньяна, но, видимо, собственный жизненный опыт подсказал ему верную линию поведения, и Пьер, привалив разведчика к переборке, метнулся вон из каюты.
Вернулся он с большим медным ковшом, полным воды. Бережно поддерживая одной рукой ковш, а другой — лазутчика, матрос помог ему напиться, причем емкость уважительных размеров была при этом опустошена почти до донышка.
Напившись, д'Артаньян облегченно вздохнул и совсем было собрался снова улечься, но Пьер настойчиво тормошил его, напоминая о близости сладостного мига свидания, ради которого пылкому возлюбленному пришлось совершить грандиозное путешествие аж из самой столицы Французского королевства.
Трудно понять, насколько полным было взаимопонимание, но псевдогасконец не мешал своему опекуну натянуть на него ботфорты, шляпу и плащ. Снарядив д'Артаньяна и убедившись, что тот ничего не забыл в каюте, матрос вывел его наружу и, буквально втащив по трапу, доставил на верхнюю палубу. Свежий утренний воздух, пропитанный сырым туманом и морской солью, произвели на разведчика самое благоприятное действие, заставив приподнять веки и обвести вокруг себя неверным взглядом мутных глаз.
А вокруг, пробуждаясь от короткой спячки мимолетной летней ночи, шумел и ворочался большой порт. Становились на швартовы многочисленные парусники, подобно «Анне-Марии» проделавшие путь под покровом темноты на крыльях ночного бриза, тянувшего с материка. Снимались со швартовов не менее многочисленные суда, чьи капитаны хотели выйти в море, воспользовавшись утренним отливом. Из трактиров, кабаков, пабов и прочих злачных мест, коими обильны все порты мира, выползали грузчики и матросы, плотники и боцманы, такелажники и парусных дел мастера, а также прочий береговой и плавающий состав, мечтавший побыстрее скоротать еще один скучный, серый день и вернуться к бурной ночной жизни под сводами питейных заведений.
Поскрипывая несмазанными осями и постукивая колесами по булыжникам, на набережной суетились грузовые телеги и почтовые кареты, принявшие или, напротив, отдавшие груз, почту и пассажиров.
Именно эти кареты и привлекли внимание Пьера, когда он помог д'Артаньяну спуститься по сходням на набережную. Не на телегу же грузить господина королевского гвардейца!
Усадив разведчика на бочку, только что спущенную с борта «Анны-Марии», матрос настойчиво встряхнул его:
— Сударь! Сударь, вы меня слышите? Вы слышите меня, сударь?
Слышал д'Артаньян с трудом, поскольку нараставший с каждой минутой веселый портовый гомон отдавался в его барабанных перепонках болезненным эхом, но это не помешало ему кивнуть, отвечая на вопрос.
Довольный установленным наконец-то контактом, Пьер спросил:
— Сударь, где живет ваша возлюбленная? Ваша дама, к которой вы направляетесь? Как ее найти? Вы слышите меня, сударь?
— Моя дама? — Д'Артаньян связал-таки два слова в осмысленный вопрос, подкрепив его к тому же недоуменным взглядом из-под опухших век.
— Да, сударь, ваша дама! Ваша возлюбленная, как ее найти? Ваши друзья поручили мне помочь вам добраться до нее.
Слово «друзья» произвело на лазутчика самое благоприятное воздействие, и, хотя рыжая физиономия, дрожавшая в неверном фокусе его зрения, в принципе не могла иметь никакого отношения к его друзьям, д'Артаньян напружинил свои мозги, заспиртованные, как экспонат в колбе музея естествознания, и, вспомнив, где обычно можно найти Констанцию Бонасье, ответил:
— Королевский дворец… покои ее величества… третий этаж… пятая дверь по правую руку в главном коридоре.
Понятное дело — уточнять, что вышеупомянутый королевский дворец находится в Париже, а не в Мадриде, Лиссабоне или же Лондоне, д'Артаньяну показалось излишним, ввиду полной самоочевидности этого.
Получив долгожданный ответ, матрос удовлетворенно кивнул.
Понятное дело — уточнять, что вышеупомянутый королевский дворец находится в Лондоне, а не в Лиссабоне, Мадриде или же Париже, ему также показалось излишним, опять-таки ввиду полной самоочевидности этого. Ну зачем, спрашивается, господину гвардейцу было садиться на корабль, следующий из Франции в Англию, если он стремился попасть в Испанию или же в Португалию?!
Оставив псевдогасконца блаженно дремать на бочке, Пьер кинулся сперва к одной почтовой карете, потом — ко второй, затем — к третьей. Повезло ему попытки с пятой, но все же повезло, и матрос, схватив под уздцы пару, впряженную в карету, подтащил ее вместе с экипажем к своему подопечному, невзирая на отчаянную брань кучера.
Чувствуя, что его опять срывают с насиженного места и влекут куда-то помимо воли, д'Артаньян недовольно застонал, но не успел и рта раскрыть, как оказался внутри кареты.