— Люди добрые! Не виноватая я! Не меня казнить нужно! Вот ОН! — Кулак в стальной перчатке опустился в направлении Шурика, и палец, закованный в броню, ткнул прямо в него. — Он — вражеский диверсант! Его и нужно казнить!
И, прокричав это, Жанна соскочила с поленницы, подбежала к остолбеневшему Шурику, громыхая железными рыцарскими башмаками, и, вцепившись в него своими стальными клешнями, потащила на костер! Заверещав от ужаса, разведчик попытался вырваться из ее рук, но у него ничего не вышло (если сон исторически достоверен, то эта Жанна была посильнее Мишани из Малоярославца!), потом начал лупить ее шпагой, пытаясь найти щель в броне, но и в этом успеха не добился, а костер со стоящими рядом и улыбающимися довольно инквизиторами был все ближе и ближе…
— Отпустите, тетенька!!! — не своим голосом завопил Шурик, извиваясь в стальных объятиях.
— Отпустите Христа ради!!!
Но тетенька и не думала отпускать его, упрямо волоча навстречу верной гибели. Толпа проклятых французов ликующе скандировала: «Жанна! Жанна!» — а в небе торжественно звенели колокола, тоже радуясь разоблачению и близящейся казни врага земли Парижской…
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы дверь в келью не грохнула, оборвав сон, а зычный голос брата Григория не прогремел: «Подъем!» — окончательно вернув юношу в реальность. Потом был монастырский двор, скупо освещенный звездами, заспанные, взбрыкивающие лошади, скрип ворот и ветер, обжигающий, морозный ветер, хлеставший его по лицу, унося прочь обрывки кошмара…
Вот так, с утренними побудками и скачками, с дневными фехтовальными и борцовскими поединками, с вечерними чистописаниями и историческими хрониками, с ночными марш-бросками и кошмарами, и пролетели два месяца. А потом еще один, добавленный Афанасием Максимычем ввиду возникновения непредвиденных обстоятельств.
Обо всех обстоятельствах Шурик, понятное дело, знать не мог, но кое-что до него все же дошло.
…Как-то вечером они с Игнатием Корнеичем сидели в трапезной палате, разложив на широком, дочиста выскобленном столе книги, и чаевничали в перерыве между чтением. Купец сказал, что сейчас они с боярином самым тщательным образом обдумывают дорогу Шурика во Францию, или, выражаясь на профессиональном сленге разведчиков, «маршрут заброски». От правильности выбора этого маршрута, по словам Игнатия Корнеича, зависело очень многое.
— Опасностей тебе и так хватит, поэтому мы хотим устроить так, чтобы хоть до Франции ты добрался благополучно и с минимумом проблем. От Москвы до Парижа путей-дорожек немало, сразу и не разберешь, какая лучше. Самый короткий путь — западный, через Смоленск, белорусские земли, Польшу и Германию. Но он же исамый опасный. Как в Польше к русским относятся, представляешь? То-то и оно! Нет, после всего, что между нашими державами за последние десятилетия случилось, ни одному русскому человеку не посоветую я следовать таким путем! И ты им не отправишься.
Следующий маршрут — западно-северный, через Новгород, невские земли, далее в земли чухонские, шведам подвластные, а оттуда паромом все в ту же Германию и далее — во Францию. Этот путь поспокойнее будет, но земли в устье Невы, кои на этой дороге никак не минуешь, испокон веков слывут местом совершенно гиблым, где добрые люди от Сотворения мира никогда не селились и селиться, видимо, никогда не будут, если только Господь окончательно не лишит их разума. Не вдохновляет меня эта дорожка, Александра Михайлович! Ну никак не вдохновляет!
Можно взять еще севернее, аккурат через твою родную Вологду, к Архангельску, куда заходят европейские купеческие корабли, и оттуда на одном из подобных кораблей направиться вокруг Скандинавии во Францию. На этом пути опасностей людских как будто меньше, чем на первых двух, но моря северные, студеные таким норовом неукротимым славны, что из тех кораблей, бывает, доходит один на пять штук. Рискованно. Неоправданно рискованно, и мы все больше склоняемся к четвертому маршруту — южному. Он, напротив, ведет прямиком от твоего дома через Тулу, Воронеж, Дон-реку в былинную скифскую Тавриду, имеющую прочные торговые сношения со Средиземноморьем, в западной части которого и лежит Франция. Этой-то дорожкой я сам, Александра Михайлович, в эту недобрую страну и наведывался. На пути этом множество стран магометанских лежит, но, поскольку ты отправишься под видом негоцианта, опасаться тебе нечего, кроме как дорожной пошлины, ибо нас, торговых людей, везде уважают, хотя, бывает, и дерут с нас три шкуры, — закончил он со вздохом.
В общем, проблема выбора оптимального маршрута заброски, как понял Шурик, и была одним из этих «непредвиденных обстоятельств», задержавших его отправку во Францию на целый месяц.
— Хорош, парни! — громче прежнего скомандовал брат Григорий.
Родион с Мишаней опустили наконец-то шпаги и, тяжко, надсадно дыша, принялись утирать с лица пот и кровь.
Шурик тоже расслабился, почти выронив свое оружие, и отлип от стены, в которую супротивники едва не вогнали его.
— Живой? — спросил инок, поднимая шпагу и поддерживая самого Шурика под локоть.
— Живой, — не очень уверенно ответил тот и, опершись на перила галереи и отвернувшись от церковных куполов, схаркнул вниз жирную, липкую, густую слюну, заполнившую весь рот и мешавшую дыханию.