— Да, это я! — ответил тот без малейшего оттенка любезности в голосе. — Я, черт вас возьми! Господин… не знаю, как уж вас там!
— Д'Артаньян! — отрекомендовался молодой человек, все еще надеясь избежать очередного вызова. — Шевалье д'Артаньян из Гаскони! — прибавил он, стремясь быть максимально предупредительным.
— Да уж могли бы и не говорить, что вы из Гаскони! — раздраженно бросил Арамис- То, что вы провинциал, видно за милю!
— Вы меня еще деревенщиной неотесанной назовите! — хмуро буркнул д'Артаньян, со всей ясностью осознавший вдруг мудрость пословицы о Боге, который, как известно, троицу любит…
— Этого, мсье, я не говорил, — не меняя тона, возразил мушкетер, — а вот то, что в Париже стало совершенно невозможно жить из-за провинциалов, заполонивших его как ветхозаветная саранча, абсолютно не умеющих себя вести и скачущих по столичным улицам словно по огородам своих деревушек, говорил, говорю и говорить буду!
— Значит, по огородам своих деревушек?! — взвился д'Артаньян, чувствуя, что терпению его приходит конец.
— Именно: по огородам своих деревушек!!! — подтвердил Арамис, отнимая руку ото лба, на котором вспухала крупная шишка.
Псевдогасконец нисколько не сомневался, что и сам он украшен подобным образом. Но это обстоятельство ушло в тень разгорающейся ссоры…
— Мы — коренные парижане! — продолжал Арамис, причем кулак его ходил вверх-вниз, будто вколачивая каждое слово, утверждая его как истину в последней инстанции. — Мы свои права знаем твердо!
— Скажите пожалуйста! Какая важность — коренные парижане! — Д'Артаньян покачал головой, устраивая ладонь на эфесе шпаги. — И какие же это у вас, коренных парижан, права, интересно мне знать?
— Ну по крайней мере, у нас есть право спокойно ходить по улицам родного города, не опасаясь, что на нас налетит какой-нибудь полоумный лимитчик из Гаскони! — Мушкетер пожал плечами. — Что же касается остальных прав, то о них, сударь, я буду иметь честь проинформировать вас сегодня, в час дня…
— В два часа, господин Арамис! — перебил его юноша. — В час я занят.
— Не возражаю, сударь. В два так в два! Желаете сами выбрать место? Или же география столицы мало вам знакома? — Арамис сопроводил вопрос улыбкой.
— Ну отчего же, сударь! — не менее язвительно ответил д'Артаньян. — Я бы предпочел встретиться с вами подле монастыря Дешо. Дорогу найдете? Не заблудитесь? — осведомился он настолько заботливо, что изящного мушкетера с совершенно неизящной шишкой на лбу бросило в краску.
— Не извольте беспокоиться, господин гасконец! — ответил он, совладав с собой. — В два часа я буду у монастыря Дешо и мы продолжим наш разговор!
— Всенепременно, сударь. — Д'Артаньян поклонился, желая оставить последнее слово за собой: — А теперь позвольте откланяться!
— Позволяю! — оставил последнее слово за собой Арамис.
После этого коренной парижанин откланялся по всем правилам и продолжил свой путь, прерванный роковым столкновением.
Гасконский же лимитчик проводил его дерзким, насмешливым взглядом, потом вздохнул и уныло поплелся в противоположную сторону, размышляя о том, что неплохо было бы и самому узнать, где же все-таки находится этот самый монастырь Дешо, подле которого через час с небольшим он должен скрестить шпаги с господином Атосом, мушкетером его величества короля Франции Людовика XIII…
Настроение у него было — хоть сейчас в петлю! Первый день, проведенный в логове врага, ни на шаг не приблизил его к цели, зато в полной мере продемонстрировал все коварство народа, с которым ему, словно библейскому Давиду, предстояло вести борьбу не на жизнь, а на смерть…
Неторопливо петляя, извилистая улочка неспешно стекала к набережной Сены.
Д'Артаньян шагал по ней, бдительно посматривая по сторонам и размышляя о том, что ждать чего-то хорошего от Парижа после всего, что он узнал о нем еще полгода назад, было просто глупо.
Завершив рассказ, воскресивший самые дорогие воспоминания прошлого, Шурик вернулся наконец-то в настоящее и осмотрелся. Тени, обозначенные светом, падавшим сквозь маленькие оконца под потолком, ускользнули в сторону, а свечи слегка оплавились, подобно часам отмеряя время, канувшее в Лету.
Афанасий Максимыч, восседавший за столом, и двое его людей словно застыли, ни на йоту не изменив позы, и только Даниле Петровичу кто-то успел предложить простой табурет, на котором воевода расположился подле стены. Договорив, Шурик прежде всего обернулся к нему и, вновь поймав одобрительный кивок: «Не робей! Все путем!» — посмотрел на боярина.
Тот задумчиво переводил взгляд со шпаги, по-прежнему лежавшей на столе перед ним, на юношу и обратно. Потом остановился-таки на Шурике и, усмехнувшись, уточнил:
— Стало быть, француз-покойничек тебя настоящим мастером клинка именовал? Так, что ли?
С трудом удержавшись, чтобы вновь не посмотреть на Данилу Петровича, Шурик ответил:
— Точно так, батюшка.
— Ну-ну! — Боярин еще раз усмехнулся и, звонко хлопнув в ладоши, прибавил: — Сейчас посмотрим.
Дверь едва слышно скрипнула, и Шурик обернулся. На порог комнаты ступили два хлопца в серой, невзрачной одежке то ли крестьянского, то ли купеческого кроя, с ходу и не поймешь, и ладных, сафьяновых сапогах, наверняка не в пример более удобных, нежели его обувка. В руках оба держали обнаженные шпаги.