Именно так все и вышло. В первый же день появления в казарме гвардейской роты Дезессара д'Артаньян немедленно привлек внимание старослужащего гвардейца по имени Бризмон, который, демонстративно отстегнув свою шпагу, предложил юноше пройти с ним на конюшню. Лазутчик перечить не стал и, оставив Прасковью отдыхать в караульном помещении, отправился за Бризмоном, сопровождаемый сочувствующими взглядами своих новых сослуживцев. На конюшне Бризмон подвел его к своей лошади и произнес короткое вступительное слово о том, сколь многое в суровой армейской жизни юноше еще предстоит познать и как трудно ему будет делать это в одиночку. Вследствие этого он, как старший товарищ, желает взять над ним шефство и обучить многим полезным вещам. Для начала д'Артаньян должен вычистить его лошадь, после чего может попрактиковаться в чистке дедушкиного мушкета и пистолетов. И с этими словами Бризмон протянул разведчику скребок. Вежливо улыбнувшись, псевдогасконец поблагодарил «старшего товарища» за участие и заботу и прибавил также, что ни в каком шефстве не нуждается. В ответ на это старослужащий гвардеец мерзко ухмыльнулся, пробормотал что-то вроде «совсем, блин, духи страх потеряли!» и, сменив скребок на хлыст, вознамерился огреть им молодого наглеца. Но в тот самый момент, когда он поднял плеть над головой, д'Артаньян неожиданно вскинул правую ногу. Не так высоко, разумеется, но до промежности Бризмона носок его сапога все же достал. Конечно, это было жестоко! Баба и та почувствовала бы дискомфорт, если бы ей так крепко двинули между ног, а уж господин гвардеец просто сложился пополам, выронив хлыст и завывая, словно подстреленный кабан. Немного оклемавшись, он, понятное дело, решил покарать д'Артаньяна. А иначе для чего бы ему доставать из-за голенища длинный, качественно заточенный кинжал? Это была уже совсем серьезная заявка! Разведчик вспомнил уроки брата Григория и, мысленно пожурив гвардейца — к спецназу, братишка, такой подход не годится! — постарался максимально грамотно принять удар. Перехватив руку озверевшего старослужащего скользящим блоком, он цепко зафиксировал его запястье и, выкрутив руку штопором, при помощи своего колена согнул ее в локте самым противоестественным образом. Потом подобрал кинжал и, оставив поверженного дедушку валяться в лошадином навозе на полу конюшни, вернулся в караульное помещение. Спокойно нацепив шпагу на глазах изумленных гвардейцев, он сообщил им, что: а) ни в каком шефстве он не нуждается; б) господин Бризмон, не пожелавший понять это, уже поплатился за свою глупость; и, наконец, в) другие господа, которые соизволят проявить подобную глупость в будущем, поплатятся еще сильнее, что им конечно же без труда засвидетельствуют королевские мушкетеры господа Атос, Портос и Арамис. Кто-нибудь не слышал эти имена?
Судя по тому что дальнейших наездов старослужащих на господина д'Артаньяна не последовало, эти имена слышали все.
Отношение же к молодому новобранцу из Гаскони в роте с этого дня стало исключительно благожелательным, если не считать господина Бризмона и пары-тройки его дружков, которые, однако, все равно не решились идти против королевских мушкетеров.
Отношение же к молодому новобранцу из Гаскони в роте с этого дня стало исключительно благожелательным, если не считать господина Бризмона и пары-тройки его дружков, которые, однако, все равно не решились идти против королевских мушкетеров.
Ну а сам д'Артаньян, решив подобным образом проблемы в роте господина Дезессара, мог более не отвлекаться от проторивания тропинки в роту господина де Тревиля.
…Не имея собственных столичных привычек, разведчик перенял привычки своих товарищей, не выделяясь, таким образом, из общей массы королевских гвардейцев, вечно подвыпивших, исцарапанных, бряцающих клинками где нужно и где не нужно. Такой совершенно естественный для молодого военнослужащего образ жизни, с одной стороны, прекрасно маскировал его самого, а с другой — позволял находиться в самом центре событий, где вернее всего можно было уловить вести, касающиеся войны. Кроме ежедневных визитов в дом господина де Тревиля он столь же регулярно посещал дома трех мушкетеров, совершая, по выражению Атоса, «паломничества по храмам дружбы». В самом деле, что могло быть лучше, чем глушить шампанское на квартире у Портоса, периодически гоняя духа Мушкетона в ближайший трактир за очередной бутылкой и свежим куском буженины? Или мусолить колоду карт в «Сосновой шишке» на пару с Атосом, задирая попадающихся на глаза гвардейцев кардинала? Или прогуливаться по набережным Сены вместе с коренным парижанином, слушая истории о древней Лютеции (это, оказывается, Париж так раньше назывался!) и перемывая попутно косточки придворным дамам и кавалерам, со многими из которых тот был знаком?
Из всех троих Арамис был, пожалуй, самым противоречивым. С одной стороны, вся его жизнь, начиная с дома, где он появился на свет, и семьи, в которой он вырос, была на виду и загадки совершенно не представляла, с другой — за всей этой открытостью явно просматривался какой-то подтекст, расшифровать который д'Артаньян пока что не мог. Ему часто вспоминалась одна из самых первых прогулок по Парижу, когда Арамис знакомил товарища со своим родным городом.