Досадливо крякнув, псевдогасконец хлопнул себя ладонью по лбу: ну, блин, теперь-то понятно, откуда связному было известно содержание запечатанного письма! А он-то, валенок парижский, думал да гадал: что бы это значило?!
Господи боже милостивый, подумал д'Артаньян, и за что мне такое наказание?! Словно ответом Всевышнего на этот прямой и откровенный вопрос в его памяти тут же всплыли Ришелье с де Тревилем, а также еще несколько лиц. Разведчик вздохнул и больше уже не обременял Господа дурацкими вопросами. Как аукнется, так и откликнется! Выходит, поговорка, рожденная средь русских просторов, не потеряла своей актуальности средь просторов французских. Ну что ж, будем иметь в виду. Глядишь, и другие исконно русские мудрости могут оказаться такими же жизнеспособными на его новом месте жительства.
Черт возьми, взгрустнул д'Артаньян, возвращаясь к письму, ну что за страна такая?! Даже разведчика, героя России, и то обворуют! Нет, такую страну никто никогда уничтожить не сможет! Такая страна может уничтожить только саму себя, подумал он, снова принимаясь за чтение:
«…вражеских экю. Погуляй как следует, потусуйся вволюшку, как говорят у вас в Париже, с друзьями, но помни: нужно знать свою меру (чтобы не выпить меньше)!
Помимо этого прежнее название твоей службы — «антиразведка» — кажется нам недостаточно благозвучным, не слишком героическим и не отражающим истинного положения вещей. Поэтому вместо него мы придумали другое название, а именно «контрразведка». Так твоя служба, Шурик, отныне будет называться, с чем мы тебя и поздравляем!
Засим еще раз обнимаем и прощаемся, полагая, что лишнего времени у тебя, первейший страж: и защитник земли Русской, наверняка нет.
Искренне твой, Центр».
Свежеиспеченный контрразведчик рассмеялся и привалился спиной к сосне, подле которой сидел.
Солнце поднималось все выше, и сосновый бор, насквозь пронизанный яркими косыми лучами и запахами ранней южной весны, пробуждался навстречу новому дню, приветствуя его перезвоном птичьих трелей. Д'Артаньян смотрел вокруг себя и поглаживал сухой белый мох, вспоминая радостную мелодию мартовской капели, переливающуюся на островерхих крышах и черных древесных ветвях. Он вспоминал улицы Вологды с подтаявшим уже, верно, потемневшим снежком. Вспоминал торжественное предпасхальное настроение, усиливаемое пробуждением природы. Вспоминал…
Да бог его знает, что еще он мог вспоминать! Мы не станем более тревожить д'Артаньяна своим назойливым любопытством и оставим его сидеть в этом радостном весеннем лесу, грезя о запредельных светлых далях, так и не приблизившихся к нему нынче.
Он будет сидеть здесь еще целых семнадцать мгновений, а потом вскочит на коня и помчится в Париж…
Семнадцать мгновений — это много или мало? Для молодого контрразведчика, вспоминавшего свою далекую, горячо любимую родину, которую ему, может статься, не суждено больше увидеть, эти семнадцать мгновений весны будут тянуться бесконечно долго. Так же долго, как будут проплывать в его памяти лица бесконечно далеких и бесконечно близких ему людей. Людей, которых он помнил и которые помнили его. Помнили и надеялись на него как на своего первейшего защитника.
Обмануть эти надежды д'Артаньян права не имел. Поэтому он просто сидел на этой теплой весенней земле, готовясь вернуться в логово врага и снова вести с ним борьбу не на жизнь, а на смерть. Сидел, не зная, что ждет его впереди.
Он не знал, что все его усилия тщетны, ибо никому еще не удавалось предотвратить войну за сто восемьдесят лет до ее начала. Не удастся это и ему.
Он не знал, какие испытания готовит ему будущее, ибо этого не знает никто из смертных, что бы там ни брехали астрологи.
Он не знал, какими подробностями эти испытания обрастут с веками, будучи многократно пересказанными многочисленными беллетристами, не имеющими ровным счетом никакого представления о подлинной сущности шевалье д'Артаньяна, мушкетера его величества короля Франции Людовика XIII, ибо о сущности его подлинной станет известно лишь столетия спустя.
Сейчас он твердо знал лишь одно: приказ Москвы будет выполнен, чего бы это ему ни стоило.
И потому он сидел на этой весенней, теплой и приветливой, хотя и вражеской, земле и, ласково поглаживая ее, грезил о своей далекой родине…
Санкт-Петербург — Москва
2005 — 2006
1 См. историю Генриха II.
2 Начиная с этого места мы отфильтровываем из речи д'Артаньяна характерные гасконские выражения, а также акцент. Но на деле они, разумеется, никуда не исчезают.
3 Центральный городской рынок Парижа.
4 Мсье, однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел. Был сильный мороз… ( фр .)
5 Название изменено.
6 Тяжелуха — беременная женщина (рус).
7 Монфокон — кладбище в Париже.
8 В данном случае д'Артаньян ошибается по незнанию: мусульмане ведут летоисчисление не от рождения Магомета, а от его вхождения в Мекку.