Ясное дело, для того чтобы выяснить про улицу, д'Артаньяну пришлось дождаться рассвета и обследовать дорогу возле павильона. Следы экипажа, развернувшегося прямо под окном, где разведчик провел в тщетном ожидании полтора часа, увели его к парижскому тракту, где в свою очередь полностью растворились среди иных, ибо кареты и повозки сновали здесь практически круглые сутки.
Поняв, что здесь ему больше ничего не выяснить, псевдогасконец вскочил на коня и ринулся в Париж…
Мушкетеры выслушали его с вниманием и тревогой и, когда разведчик, путаясь в словах и сбиваясь с мысли, завершил рассказ о событиях этой ночи, принялись обсуждать: из чего эти события могли вытечь и что в свою очередь может вытечь из самих этих событий? Разумеется, перво-наперво им пришел на ум вчерашний визит молодого человека к кардиналу. Опираясь на известную им со слов самого д'Артаньяна версию этого визита, они тут же стали обвинять во всем Ришелье.
— Нет, д'Артаньян, напрасно вы назвали его высокопреосвященство козлом! — Атос укоризненно покачал головой. — До сих пор никто во Франции такого себе не позволял.
— Так я же правду сказал! Он ведь и вправду козел! — в отчаянии вскричал разведчик.
— А кто ее любит, правду-то эту?! Вот вас, д'Артаньян, больше оскорбило бы, если бы вас назвали английским, ну или… я прямо и не знаю… китайским шпионом или же гасконским выскочкой, а?
— Ну если бы меня назвали гасконским выскочкой, это конечно же оскорбило бы меня куда сильнее… чем китайский шпион, — осторожно ответил юноша.
— А почему? Да потому, что это гораздо ближе к истине, то есть к правде! Ибо гасконским выскочкой вы вполне можете быть, хотя, несомненно, и не являетесь им, а вот китайским шпионом вы быть никак не можете. Английским — тем более.
— Действительно, д'Артаньян, — поддержал Атоса коренной парижанин. — Если уж его высокопреосвященство так разозлил вас своими непристойными предложениями, противоречащими понятиям дворянской чести, нужно было назвать его… ну я прямо и не знаю…
— Нераскаявшимся гугенотом!
— Точно, Портос! Нераскаявшимся гугенотом и нужно было назвать! И звучит крайне оскорбительно, и правдой быть никак не может! Ну по крайней мере в отношении его высокопреосвященства. А вы его козлом окрестили! Ну а то, что Ришелье козел порядочный, так это ж во Франции каждому фонарному столбу известно! Вот он и оскорбился на вас до невозможности, а отвечать придется несчастной Констанции!
— Вы полагаете, он способен… — Лазутчик осекся.
— Это Ришелье, друг мой. — Атос пожал плечами. — РИШЕЛЬЕ! — повторил он внушительно. — Он способен на все.
— Тем более в отношении простой кастелянши, — прибавил Арамис.
— Неправда! — воскликнул д'Артаньян. — Она не простая кастелянша! Она лучшая подруга королевы…
— Что в данном случае лишь усугубит ее печальную участь, — грустно вздохнул изящный мушкетер.
Псевдогасконец со стоном опустил голову, но Портос ободряюще хлопнул его по плечу:
— Не вешать нос, Гасконь! Что-нибудь да придумаем! Главное — мы на свободе!
— Да, но что?!
— Я же говорю — что-нибудь! — повторил Портос.
— Прежде всего, — начал конкретизировать Атос, — нужно дать знать об этом происшествии ее величеству. Друг познается в беде! Вот и посмотрим, сколь сильны дружеские чувства королевы к госпоже Бонасье. Это сделаю я…
— Вы, Атос?!
— Через де Тревиля, разумеется.
— Браво, Атос! Вы говорите мало, но уж когда скажете — хоть стой, хоть падай! — восхитился разведчик.
— А я попробую установить местонахождение Констанции через одну свою влиятельную знакомую, — подумав немного, сказал Арамис.
— Через ту самую, которая так и не дождалась от вас… румян?
— Да-да, — немного смутившись, подтвердил коренной парижанин, — через нее.
— Благодарю вас, друг мой! — со слезами в голосе воскликнул д'Артаньян.
— Ну а я закажу прямо сейчас пару бутылок отменного вина! — внес свое предложение чернокожий мушкетер, тоже жаждавший похвалы. — И мы утопим вашу тоску-печаль на дне бокала! Не тужи, земеля! С такими друзьями, как мы, не пропадешь! Один за всех! — воскликнул он.
— И все за одного!!!
Глава 13
ПАРИЖ — МАРСЕЛЬ…
Опять весна на белом свете, подумал д'Артаньян, втягивая ноздрями холодный воздух. Холодный, пронзительный воздух щекочущим, колючим шариком соскальзывал по гортани к легким, нагреваясь постепенно и теряя пронзительную свою остроту. Нет, отметил разведчик, проглотив ещё несколько шариков, и воздух нынче не тот, что неделю назад. Появился в его колючей, морозной колкости какой-то тонкий, едва уловимый привкус. Он стекал то ли с улиц, оттаявших после коротенькой, игрушечной парижской зимы и затопленных уже потоками коричнево-желтой грязи, то ли с крыш, очистившихся от снега и поблескивавших мокрой черепицей, то ли с самого неба, где плотная облачная завеса изо дня в день все чаще и чаще прореживалась ясными голубыми полянками, на которые, бывало, выкатывалось порезвиться солнышко, удивительно горячее для февраля. Как и прежде, привкус этот тревожил псевдогасконца, заставляя его сердце трепетать в предвкушении чего-то… неизведанного и пленительно сладкого. Такого, что раньше он ощущал со всей остротой, а теперь только улавливал как… эхо, далекое эхо, мечущееся в трех соснах леса его коротенькой взрослой жизни…