И хотя жена, вполне ожидаемо, этому и не обрадовалась, кузнец взял-таки с собой старшего сына: воеводе было нужно несколько бойких и, главное, верных отроков для посылок и сообщения между частями отряда, случись тому разделиться.
За тот месяц, что отряд оперировал подле монастыря, гоняясь за мелкими бандами поляков и ускользая до поры от банд крупных, Шурику и пятерым другим парням довелось вдоволь набегаться по окрестным лесам, доставляя депеши от воеводы к настоятелю и обратно. И теперь, после нынешней ночи, кошмарной как Страшный суд, он снова покинул стены монастыря и мчался вослед отряду, гнавшемуся за остатками шляхетской нечисти. Впрочем, не случись ему свернуть в лес, отыскивая короткую, скорую дорожку к этой вот просеке, он, вероятнее всего, не спешил бы так сильно, падая, спотыкаясь и снова что было сил устремляясь вперед…
Лошадиное ржание и привычную его слуху перебранку ополченцев Шурик услыхал еще до поворота.
Обогнув его, он тут же увидел темную колышущуюся массу людей, лишь немногие из которых были верхами, а в большинстве своем стояли на опушке просеки, устало опершись на рукояти пик и бердышей.
Попавшись на глаза ополченцам, Шурик тут же был схвачен, признан за своего и отпущен на волю. Однако воля — последнее, что интересовало его в данный момент. Первым делом ему был нужен воевода Данила Петрович. Он заметался, не зная куда броситься, к кому обратиться, и тут…
— Шурка! — Сильная, с колыбели привычная рука сгребла его за шиворот и выдернула из толпы. — Ты чего тут делаешь, сучий сын?!
Оказавшись прямо перед лицом родителя, Шурик в первое мгновение не узнал его. Тулуп отца, опрятный и чистый несколько часов назад, равно как и вся остальная одежда, потемнел, истрепался, а в одном месте оказался даже распорот до меха крепким вражеским ударом. Шапка, помятая в рукопашной схватке, была сбита набекрень, а из-под нее выбивался длинный непокорный черно-белый чуб. Или бело-черный? Шурик с трепетом смотрел на седые батькины волосы, на его осунувшееся, почерневшее лицо с углубившимися вдруг оврагами морщин, на одежду, выпачканную его (его ли только?) кровью, и ощущал слабость, стекающую в колени.
— Ты чего тут делаешь, сучий сын?! — снова рявкнул Чучнев-старший, возвращая ему чувство реальности. — Тебе где велено было?!
— Там… — пискнул Шурик, указывая рукой за спину и лихорадочно соображая, сколько времени ему отпущено, покуда отец не перешел от слов к делу.
— Чего там?! — встряхнул его отец, подгоняя.
Шурик не сомневался: кабы не обстановка, менее всего располагающая к выяснению семейных отношений, батька уже сто раз всыпал бы ему ремня или как минимум отвесил звонкую затрещину тяжелой рукой молотобойца.
— Там след! — страшным шепотом сообщил Шурик.
— Какой еще след?
— Лошадиный.
— Какой еще след?
— Лошадиный. С кровью! — выпалил Шурик.
— С какой еще кровью?
Отец подозрительно нахмурился, однако Данила Петрович властно оттеснил его плечом и, нагнувшись к парню, спросил:
— Далеко этот след будет?
— С полверсты, — ответил Шурик, благоговейно глядя на молодого воеводу, по левой щеке которого змеился уродливый длинный шрам.
Тот распрямился и обвел тревожным взглядом свое присмиревшее войско, состоявшее частью из служилых людей, частью из ополченцев вроде Шуркиного отца, кузнеца Мефодия, первого его конкурента и товарища, плотника Никифора из Ивановой слободы и многих других.
— Неужто утек кто из шляхтичей? — раздался голос за спиной Шурика.
— Да вроде не должны были! — хором возразили ему. — Обложили-то мы их крепко! На совесть обложили!
— Ну стало быть, неважная у вас совесть! — Данила Петрович мрачно усмехнулся, пресекая дебаты.
Как и все прочие, Шурик не отрываясь смотрел на него, понимая, чья рука сейчас владыка и за кем останется последнее слово.
— Куда след ведет? — спросил воевода у Шурика.
— Туда, к озеру.
— А что там? — поинтересовался боярин.
В ответ Шурик лишь пожал плечами, не имея ни малейшего представления о том, куда выводит тропинка, на которой он заметил кровавый след.
— Избушка там, — ответил кто-то из местных ополченцев. — Избушка махонькая да сараюшка с баней при ней. Там летом рыбаки, что на промысел приходят, ютятся.
— Избушка, говоришь… — Воевода нахмурился.
Шурик смотрел на этого молодого, по всему видать, вчера только начавшего бриться парня с обожанием и немым восторгом. Ведь боярин, поставленный во главе вологодского отряда волею провидения, старше его самого лет на… пятнадцать! И уже — воевода! Лидер, вожак, командир, надежда этих матерых, бородатых мужиков, обступивших его со всех сторон в ожидании решения.
— Значит, упустили мы кого-то из шляхтичей, — вымолвил наконец командир. — Утек кто-то из них.
Ополченцы, окружавшие его, разразились бранью и возгласами удивления, усердно пытаясь спихнуть вину со своей головы на соседскую, однако воевода вновь оборвал дискуссию:
— После разбираться будем, чей промах. Сейчас беглеца нужно спеленать! Нельзя чтобы хоть одна шавка из этой своры улизнула.
— Раненому далече не уйти, — сказал один из служилых, выделявшиися покалеченной рукой, висевшей на перевязи.
— Раненый раненому рознь, — тут же возразили ему.