Еще раз отметим: д'Артаньяна это ни в малейшей степени не огорчало.
Время, оставшееся до отправления в «альпийское турне», как назвал это путешествие Арамис, пролетело почти незаметно, и погожим утром одиннадцатого октября, обещавшим столь же погожий день, молодой гвардеец господина Дезессара шевалье д'Артаньян и лучший галантерейщик Парижа по итогам прошлого, 1624 года господин Бонасье встретились в маленькой конюшне его дома.
Филиппок, остававшийся вместе с кузеном галантерейщика следить за лавкой на время отсутствия хозяина, уже оседлал лошадей — для галантерейщика и его телохранителя — и теперь был занят снаряжением маленькой одноосной повозки, предназначенной госпоже Бонасье. Ее должны были тянуть два ослика, ни в какую не хотевшие идти под ярмо, сообразив, видимо, что эти грандиозные приготовления не к добру и им предстоит долгая разлука с сытными родными яслями. Вообще-то госпожа Бонасье тоже могла бы отправиться в путь верхом, будучи даже искуснее мужа в верховой езде, но господин Бонасье, посвятивший псевдогасконца в эти подробности, сказал ему также, что рассчитывает сделать приобретения в Женеве и желает иметь транспорт для доставки оных в Париж.
Покамест путешественники болтали о том о сем, маскируя тем самым волнение, неизбежное перед дальней дорогой, подъехали Портос и де Мор, собиравшиеся проводить их до Женевского тракта. Атос с Арамисом тоже выражали желание прокатиться с д'Артаньяном по вольному загородному воздуху, свободному от пыли и транспортно-гужевых выхлопов, однако их желание разошлось с желанием капитана де Тревиля, назначившего их нынче в Лувр в караул.
Наконец сборы были закончены, лошади выведены из конюшни, а ослы, невзирая на их упрямство, запряжены. Стоя на улице подле дома, галантерейщик, разведчик и мушкетеры поджидали госпожу Бонасье, отсутствие которой единственно тормозило отправление отряда. Господин Бонасье высказывал предположение, что супругу могла задержать королева Анна. Д'Артаньян полагал, что, отпуская кастеляншу в отгулы, ее величество велела ей заготовить двойной запас нижних юбок и чулок. Де Мор высказывался в том духе, что причиной опоздания мадам Бонасье наверняка является некий кавалер, оказывающий ей знаки внимания в Лувре. Портос тоже собирался огласить свою версию опоздания супруги достойнейшего галантерейщика, но, прежде чем он успел начать, тот поднял руку и указал на перекресток улицы Могильщиков и маленького безымянного переулка:
— Да вот же она, господа!
Обернувшись, д'Артаньян приложил ладонь козырьком ко лбу, спасая глаза от острых солнечных лучей, и обмер, потрясенный увиденным…
Освещенная со спины утренним солнцем, вниз по улице шла супруга галантерейщика — Констанция Бонасье. Это была женщина лет двадцати пяти, высокого роста, с округлостями настолько приятными глазу, что от них просто невозможно было оторваться! Над пышными бедрами, подчеркнутыми узким дорожным платьем без кринолина, господствовала элегантная, наверняка зауженная жестко зашнурованным корсетом талия, а над ней… Над ней, покрытая тончайшей газовой тканью, волновалась пара самых белых, самых пышных, самых прекрасных персей из всех виденных псевдогасконцем! Между ними горел неброский серебряный крестик, цепочка которого охватывала длинную, лебединую шею королевской кастелянши…
Откуда?! Откуда в Париже, в этой, казалось бы, всемирной столице худосочных женщин, взялась такая красота? — думал д'Артаньян, ошеломленно глядя на приближавшиеся к нему пять, а то и все шесть пудов чистого совершенства.
Между тем Констанция подошла к ожидавшим ее мужчинам и, присев в глубоком реверансе с достоинством подлинной великосветской дамы, низким, грудным голосом попросила прощения за невольное опоздание:
— Простите, бога ради, господа, но ее величество велела мне перед отъездом приготовить для неё несколько домашних и выходных платьев.
Она очаровательно улыбнулась всем четверым, возможно лишь на мгновение дольше задержав взгляд на лазутчике, по-прежнему стоявшем столбом и смотревшем на нее в полном изумлении. На его счастье, господин Бонасье суетился подле своей супруги, помогая ей поудобнее устроиться на бархатных подушечках, коими было выложено сиденье повозки, и не замечал ничего вокруг.
На его счастье, господин Бонасье суетился подле своей супруги, помогая ей поудобнее устроиться на бархатных подушечках, коими было выложено сиденье повозки, и не замечал ничего вокруг.
Устроив даму, мужчины вскочили в седла и, дав лошадям шпоры, направились прочь из Парижа, ибо день уже вступил в свои права и, если путешественники хотели одолеть до вечера запланированные десять лье, им следовало поторопиться. Выбравшись из города, кавалькада пошла бойчее, насколько это позволял размеренный ослиный шаг. Д'Артаньян с Портосом возглавляли колонну, ландо мадам Бонасье следовало посредине, а де Мор с галантерейщиком двигались в хвосте, обсуждая что-то между собой. Несмотря на оживленную болтовню чернокожего мушкетера и живописные виды долины Сены, по которой петляла дорога, псевдогасконец довольно скоро поймал себя на мысли, что его все время тянет обернуться. Ничто сейчас не занимало его так сильно, как прекрасная (черт возьми, теперь-то уж он точно знал, что это не преувеличение!) супруга его домовладельца. И все же, как ни горько, ему придется сдерживать себя. Сдерживать и надеяться, что господин Бонасье либо не заметит его любопытства к прекрасной пассажирке старенького ландо, либо сочтет это любопытство исключительно заботой о ее безопасности.