По мере того как лексикон Шурика увеличивался и он овладевал искусством жонглирования новыми словами, его беседы со Старым Маркизом приобретали характер все более и более пространный. Если на первых порах они ограничивались обсуждением погоды и констатацией того, что трава зеленая, снег белый, а небо вне всяких сомнений голубое, то теперь уже могли говорить о вполне отвлеченных предметах. Маркиз рассказывал Шурику о своей далекой родине, о Польше, где провел столько лет, о поездке в Москву и многолетних скитаниях по России. Долго ли, коротко ли, но добрались они и до диковинной иглообразной сабли Старого Маркиза…
Как-то раз, прогуливаясь вместе с ним по саду и подстригая кусты черной смородины лихими ударами трофейного клинка, Шурик выразил сомнение в том, что подобное оружие годится на что-либо большее. В том смысле, что им едва ли можно эффективно сражаться в реальном бою. В ответ на это Старый Маркиз посмеялся над ним, сказав, что эффективным или же неэффективным оружие делает рука, этим оружием владеющая. Само же по себе, отдельно от бойца, любое оружие не что иное, как кусок металла более или менее изящной формы. Он предложил Шурику одолжить ему на время утраченную шпагу (таким вот неблагозвучным словом окрестил он свою саблю), а самому вооружиться любым предметом на свое усмотрение и попробовать одолеть его. Мысль показалась Шурику исключительно интересной, и он отдал шпагу Маркизу, а сам вывернул из забора лесину покрепче, твердо намереваясь отстоять свою точку зрения, крепко заехав французу по балде.
Однако не вышло…
Взяв в руки шпагу, старик словно преобразился, помолодел, скинув лет двадцать, если не все тридцать. Приняв изящную боевую стойку, он без видимых трудностей отражал все удары супротивника, либо уклоняясь от них элегантными финтами, либо отводя их едва заметными движениями шпаги. Помимо этого Маркиз не забывал и сам атаковать, причем делал это с такой почти неуловимой легкостью, что острый клинок словно по волшебству появлялся перед горлом, лицом или грудью Шурика, заставляя того отступать и оступаться самым позорным образом.
В общем, короткого, трехминутного, поединка вполне хватило, чтобы Шурик полностью изменил свое мнение об оружии, попавшем в его руки, и навсегда зарекся использовать его в качестве садового секатора. Удовлетворенный результатом, Старый Маркиз вернул ему шпагу, еще раз высказавшись в том смысле, что «не оружие делает человека воином, а воин превращает железо в оружие».
С этого дня Шурик загорелся мыслью овладеть диковинным оружием, стать мастером фехтования, как назвал это искусство француз. Слова Старого Маркиза о том, что, «хорошо владея шпагой и правильно сообразуя силу натренированной руки с мощью крепкого тела, направленной велением просветленного разума и сердца, обращенного к Богу, можно одолеть любого противника», произвели на него сильное впечатление. Он довел отца просто до белого каления, пока тот не согласился отковать ему шпагу, подобную Маркизовой, чтобы они могли тренироваться на пару с французом. Впрочем, как подозревал Шурик, отцу и самому было небезынтересно потрудиться над совершенно новым, необычным оружием, внеся разнообразие в бесконечную череду сабель и бердышей, выходивших из-под его могучего молота десятками.
Конечно, шпага, изготовленная Чучневым-старшим, сильно уступала своим видом трофейной, однако весом и длиной клинка была абсолютно идентична ей.
Заполучив ее в свои руки, Шурик самым ловким образом сумел договориться со Старым Маркизом, вернув ему утраченное оружие в обмен на обещание обучить его искусству фехтования. Разумеется, француз понимал, что в любой момент может снова лишиться своей фамильной шпаги, однако соблазн владеть и распоряжаться ею хотя бы временно заставил его пойти на эту сделку.
Равно как и желание продолжать занятия с Шуриком, весьма скрашивающие его дни.
Так или иначе, но их уроки из области сугубо лингвистической переместились в область высокого воинского искусства, как Старый Маркиз именовал фехтование.
Едва начав заниматься с ним воинским делом, которое, к слову сказать, в очередной раз вызвало неодобрение отца и прямо противоположную реакцию воеводы Данилы Петровича, Шурик сразу же почувствовал, что перед ним настоящий мастер клинка, столь же искусный в фехтовании, как, скажем, Чучнев-старший искусен в кузнечном деле.
Когда Старый Маркиз, приняв необычную, но, несмотря на это, красивую и элегантную боевую стойку, демонстрировал ему приемы атаки и обороны, изящными, трудноуловимыми движениями шпаги вспарывая воздух, Шурик просто любовался им, забывая обо всем на свете! Словно наяву представлял он себе молодого Маркиза, разгуливающего по улицам столицы французского королевства города Парижа со шпагой на боку и вступающего в бой с каждым встречным драконом (существование коих француз вообще-то отрицал) во имя спасения прекрасных принцесс (существование коих он признавал, ну а коль уж есть принцессы, то как же не быть драконам?! Это ж закон природы! Это ж, пардон, любому младенцу понятно!). И ему совсем не улыбалось оказаться на месте одного из таких драконов!