Наконец план похода был намечен, закреплен в приказе, и тогда пришел черед обоза.
Командор не любил досаждать мелочной опекой. Он верил подчиненным. По крайней мере тем, кто был достоин веры. Потому проверять подготовленные сани, уложенную поклажу, лошадей и прочее он не стал. Но список взятого все же потребовал. Вдруг в спешке упущено нечто важное и, наоборот, взято не столь нужное? В походе и на полковой стоянке требования ко многому различны.
Список удовлетворил. Ничего не забыто, зато никакой ерунды, которую лишь зря таскать туда-сюда.
— Молодцы! — качнул головой Кабанов. Когда хвалишь за дело, сам тоже испытываешь не меньшее удовольствие. — Как настроение солдат и офицеров?
— Боевое, — отозвался Ширяев.
— Какое может быть настроение, когда Командор с ними? — развил его мысль Клюгенау.
Прослужив с Кабановым больше трех лет, Дитрих полностью усвоил его систему. Основа армии — подготовка. Солдат и офицер должны в полном объеме уметь всё, что полагается обязанностями. Даже чуточку больше, чем все. Но не менее важна сила духа, уверенность в своей непобедимости. А она далеко не в последнюю очередь базируется на вере в отцов-командиров. Солдат обязан умереть по приказу, но должен знать, что зря тот приказ не отдадут. И что командир тщательно все взвесил и нашел самое лучшее решение, которое обязательно приведет к победе.
И, конечно же, чувствовать заботу о себе. Начальник может быть строг, как строг отец в большой семье, но обязательно справедлив и старается сделать все, чтобы любой солдат был своевременно накормлен (в любой армии еда всегда занимает одно из первых по значимости мест), одет, обут. А что гоняет — солдат всегда видит, когда это делается для его блага и когда из одной придури.
До сегодняшнего дня поражений Командор не знал. Все, кто был с ним при взятии Азова, во время крымских диверсий или сражений в Прибалтике, без колебаний были готовы идти за ним в огонь и воду. Не только солдаты, но и сам Клюгенау. Даром что генерал и кавалер.
Командор улыбнулся. Он вполне отошел с мороза и сейчас чувствовал себя одновременно и бодро, раз предстояло серьезное дело, и чуточку устало.
— Ладно. Раз так, то можно пока пообедать. Признаться, в этой спешке остановиться не было времени.
Стол был накрыт в соседней комнате. Оставалось подать на него томившиеся в печи щи и мясо. Зимой горячее гораздо лучше любых самых изысканных закусок. И, конечно же, по случаю войны к позднему обеду женщины приглашены не были. Тут не до политесных разговоров и вежливых улыбок.
— Из Риги какие-нибудь новости были? — спросил Клюгенау, словно Москва располагалась гораздо ближе Пскова к атакованному городу.
Но мало ли?
— Нет, Дитрих, не было. — Кабанов разболтал в щах сметану и потянулся к предобеденной чарке.
Даже самый внимательный наблюдатель не смог бы разглядеть на его лице тень тревоги.
Старый армейский принцип — никогда не сей панику. А лучше — не проявляй показного беспокойства раньше времени.
— Там Костя Сорокин, — вздохнул Ширяев. — А его голыми руками не возьмешь.
— Ну, за его успех! — Чарки сдвинулись.
Пить плохо, но по одной с мороза да перед едой — ничего страшного. А больше никто не собирался. Еще требовалось проводить обоз, хоть немного поспать перед завтрашним походом, а с рассветом — в путь.
Какие тут посиделки?
Сорокин тоже пользовался немалым авторитетом. Гарнизон и жители Риги прекрасно помнили учиненный им разгром шведского флота. Чтобы такой боевой генерал не справился с блокирующей город армией? Бросьте. Не может быть!
Большинство рижан после принесенной присяги на верность Петру не ждали для себя от шведов ничего хорошего. Потому и завербовал Паткуль немногих. Вдобавок военное положение, сохранявшееся с момента перехода под власть России, никто не отменял. Провести в город и поселить там какой-нибудь отряд переодетых саксонских солдат было невозможно. За этим строго следили поставленные в помощь гарнизону добровольные помощники из горожан, которым были обещаны за это дополнительные льготы.
Те же, кто разделял мнение Паткуля и хотел польской власти, вовремя подойти к воротам изнутри не сумели.
Те же, кто разделял мнение Паткуля и хотел польской власти, вовремя подойти к воротам изнутри не сумели. Сорокин не зря не только подготовился к грядущему штурму, но и наводнил Ригу патрулями и усиленной охраной всех важных мест.
Охотники Ширяева или бывшие карибские флибустьеры, быть может, рискнули бы и при таком неблагоприятном раскладе, но ни у лифляндских помещиков, ни у горожан, вовлеченных в заговор, подобной подготовки не было и быть не могло.
Несостоявшиеся диверсанты крохотными группками и в одиночку посмотрели на происходящее на улицах, оценили и решили подождать, чем дело кончится.
Кончилось отбитием штурма. Справедливости ради, еще до того, как нападавшие шведы и саксонцы сумели приблизиться к городским укреплениям. Так что осторожность спасла заговорщиков. Хоть целыми остались. Сорокин, даром что родился в более гуманное время, церемониться в подобном случае не стал бы. Перевешал бы всех как собак. Если же точнее — тех из них, кому повезло бы уцелеть в неизбежной схватке с драгунами.