С высоты Нарва была видна как на ладони. Этакий игрушечный городок, покорно ждущий своей участи. Было видно, что гарнизон постарался как-то защититься от егерей.
Было видно, что гарнизон постарался как-то защититься от егерей. Вдоль стен, там, где стояли многочисленные орудия, торчали щиты, очевидно деревянные. Другие пушки прикрывались мешками с песком.
Но чем они могли помочь в данном случае? Вот именно, ничем.
Мы сделали круг над городскими стенами. Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу. А этих храбрецов еще по-хорошему предупреждали!
Ветер был, как по заказу, слабенький. Удерживать дирижабль над целью было легко. Да и цели определены заранее.
Мы обменялись с Петром знаками, выбирая конкретное место, и я, на правах командующего, махнул рукой:
— Начали!
Три пары глаз проводили падающую бомбу. Внизу рвануло пламя.
— Есть! — восторженно выкрикнул Петр, разглядывая разнесенное орудие.
В стороне от находящегося пониже «Павла» отделился темный предмет. Было видно, как дирижабль качнуло и стало поднимать вверх. И новый взрыв предупредил шведов об ожидавшей их участи.
Вот только пушек многовато, часто придется летать. Для тренировки полезно, хотя и утомительно. Зато без потерь.
— Пошла вторая!
Взрыв. Взрыв. Взрыв.
16. Последние дни
Город горел. Не весь, все же дома были каменными, да и пожарные команды старались погасить любой огонь. Тем не менее то один дом, то другой вспыхивал от попавшей ракеты, и горе было тем, кто его населяет.
Кто-то из жильцов погибал при взрыве. Большинство спасалось. Им в чем-то было даже хуже. Хорошо, если взрывом дело и обошлось. По возможности залатаешь крышу или дыру в стене, а нет — постараешься заткнуть ее всеми имеющимися тряпками. А если дом загорелся? Тогда вообще погибнет часть имущества, и дальше живи как знаешь. А на дворе, между прочим, поздняя осень, фактически — зима.
Горн попытался запретить жителям разжигать в домах огонь. Да где там? Пусть печи и камины, разрушаясь, влекли за собой пожары, но и сидеть в холоде никто не хотел.
Зато сколько было криков! Женщины буквально не давали коменданту дороги, окружали его, требовали немедленной сдачи. Приходилось повсюду ходить с охраной, но и лица солдат были недовольными. Хотя они пока молчали.
То и дело над Нарвой появлялись дирижабли. Зависали над стеной, сбрасывали бомбы, расчетливо уничтожая орудия. Не было никаких средств бороться с воздушной напастью. Нервы у людей не выдерживали. Стыдно сказать — храбрейшие солдаты при пролете дирижаблей торопливо бежали прочь от стен, не дожидаясь сброса бомб. Хоть штурмуй в это время — некому будет встать грудью на защиту твердыни.
Но на штурм русские упорно не шли. Они вновь и вновь выдвигали стрелковую цепь. Пользуясь бегством защитников, разворачивали ракетные установки, давали по городу несколько залпов и отходили прочь. Напрасно Горн пытался объяснить солдатам замеченный им факт — московиты никогда не стреляли, пока дирижабли не отходили чуть в сторону. Страх солдат перед небесными чудовищами был настолько велик, что лишь отдельные храбрецы находили в себе мужество, не дожидаясь окончательного отлета дирижаблей, подняться на стены и попытаться угостить бомбой или ядром обнаглевших ракетчиков.
Дирижабли избрали своей целью лишь артиллерию. Только раз один из них сбросил бомбу на проходивший улицей строй солдат. Даже видавший виды Горн морщился при одном воспоминании об открывшемся ему зрелище. Вся улица была покрыта кусками человеческого мяса. Один дом рухнул, на печной трубе другого повисла чья-то оторванная рука.
Но это — один-единственный раз.
Но это — один-единственный раз. Ракеты же летели, не разбирая цели. Даже ночью от них не было никакого покоя. Тишина, темнота, и вдруг во мраке вспыхивает пламя, несется на город, а дальше — кому как повезет. Нападавшим-то проще. Подошли под прикрытием ночи, город велик, куда-нибудь всегда попадешь. А в ответ даже целиться бесполезно. Ракетчики сделали свое дело да ушли.
Со стены несколько раз пробовали бить зажигательными, чтобы хоть осветить местность, но чему гореть в ровном заснеженном поле? На вторую ночь небольшой отряд самых отчаянных попытался сделать вылазку, чтобы неожиданно напасть на ракетчиков. Горн видел, как во тьме замигали вспышки ружейных выстрелов. Потом донеслись крики схватки. И все. Из отряда не вернулся никто. А утро осветило ровную шеренгу трупов. Потом, когда солнце поднялось чуть повыше, московиты решили, что достаточно демонстрировали осажденным участь их собратьев, и увезли погибших прочь.
Павшие достойны погребения.
Напрасно Горн пытался изо всех сил подбодрить гарнизон. Он не уходил со стен даже во время воздушных налетов, лично распоряжался открыть огонь, как только московиты выволакивали решетчатые установки. Его почти не слушали. Дух людей стремительно падал. И что с того, что стены до сих пор не имели никаких брешей? Полковник чувствовал: через какое-то время их просто будет некому защищать.
В гарнизоне явно нарастал бунт. Полковник повелел повесить несколько солдат, которые вели паникерские разговоры, и их трупы болтались перед казармами, оповещая остальных о том, какая участь ждет предателей.