— Может, использовать мины? — в десятый раз предлагал Сорокин во время последней встречи перед боями.
Мы давно наготовили морские мины для защиты устья Даугавы, однако использовать сухопутные образцы я отказался наотрез. Косте хорошо. Он не воевал в горах, а у меня неожиданно встала перед глазами, казалось бы, давно забытая картина.
…Операция была большой.
Косте хорошо. Он не воевал в горах, а у меня неожиданно встала перед глазами, казалось бы, давно забытая картина.
…Операция была большой. По меркам той войны. Все ведь на свете относительно. Шесть батальонов из четырех разных полков, которые командование сумело собрать, было невиданной силой в сравнении с нашими раскиданными на огромных пространствах гарнизонами.
Но и территория проведения была немалой. Настолько, что большинству участников увидеться было не суждено. Кого-то десантировали на горные площадки вертолеты, но большинство, подобно нам, выдвигались на исходные позиции на броне.
Наш батальон вместе с приданной танковой ротой пылил к близким горам. Мирных земель в здешних краях не было нигде. Сколько раз случалось возвращаться после операции и нарываться по дороге на засады! Потому шли мы, как всегда, по-боевому.
Тут тоже превалировала местная специфика. Было странно видеть сидящие снаружи танковые экипажи. Одни механики-водители обреченно занимали положенные места. Но так в случае подрыва хоть у троих из четверки был внушительный шанс уцелеть.
Мины. Они были везде. На дорогах и обочинах, на горных тропах, везде, где только могли лежать наши пути.
«Бээмпэшки» были облеплены людьми. Никто не хотел находиться внутри. Пуля — она дура. Может, мимо просвистит. Тут ведь судьба. Да и сидеть — не бежать. На большинстве солдат были бронежилеты и каски. Безопасность они гарантировать не могли, но порою помогали. Бронежилет — больше, каска — меньше. Не каждая пуля бьет по прямой и в полную силу. Многие долетают на излете. Какая-то скользнет рикошетом. Кому как повезет. Некоторые вообще предпочитали просто подкладывать штатное средство защиты под зад. Вся дополнительная защита при подрыве.
Перед спешиванием все это спасительное железо почти все оставляли в машинах. Каждый нес с собой оружие, боеприпасы, пайки, воду, спальник, да еще дополнительно — ленты к автоматическому гранатомету (между прочим, четырнадцать с половиной килограммов) или к пулемету. Ну и парочку мин к миномету. Этакий человеко-верблюд. Тащить на себе еще и бронежилет было уже свыше человеческих сил. Без того спасала только молодость…
Лица, одежда, оружие — все было в вездесущей пыли. Трудно было дышать. Даже во рту, кроме пыли, не было ничего. Ни слюны, ни слов.
Тишина. Так называлось время, когда не стреляли. Рев моторов казался такой мелочью… На этот раз никто не нарушил покоя, не попытался достать кого-нибудь пулей или несущейся к броне гранатой. Пока везло.
Дорога разошлась у подножия гор. Собственно, тут они были не настолько велики. Но — не равнина.
Роты стали расходиться каждая в свою сторону.
Если верить карте, нашей надо было проскочить еще километра полтора, а дальше — спешивание и, скорее всего, бой.
Что такое полтора километра? Проедешь и не заметишь. А тут метры отсчитывают порою жизнь.
Моя машина шла второй после «бээмпэшки» ротного. Бойцы напряженно вглядывались по сторонам. Никто не знает, откуда и когда начнется.
Рвануло сзади. Я повернулся мгновенно. Настолько, что увидел несущиеся из-под левой гусеницы вверх дым и пыль и тела сброшенных бойцов в коротком полете.
Колонна резко встала. Бойцы привычно спрыгнули на землю. Наводчики скользнули в башни, и пушки стронулись с места в поисках цели.
Обычная тактика: мины — а в стороне засада со стрелками. Но выстрелов не было. Я мельком отметил сноровку солдат и рванул к подраненной машине.
Сброшенные взрывом бойцы поднимались на ноги. Кто-то рывком, кто-то осторожно, пытаясь проверить: цел или ранен? Двое удержавшихся на броне торопливо спрыгнули вниз, заозирались, все еще не веря в спасение.
— Целы?
Кто-то кашлял от набившейся в легкие пыли и дыма, кто-то потирал ушибленное колено. Я готов был ощупать ребят в попытках убедиться, что все в порядке, скользил взглядом по лицам и телам и еще не забывал непрерывно оглядываться — нет ли засады?
— Шамиль! — вспомнил кто-то.
В сдвинутом по-походному люке никого не было. Я торопливо вскочил на броню и заглянул внутрь.
Сквозь нерассеявшийся дым был виден лишь затылок шлемофона да плечи. Голова водителя свесилась, а значит…
Кто-то из бойцов оказался рядом. Я так и не успел увидеть кто. Не до того было. Руки сами подхватили мехвода под мышки, напряглись, помня, каким тяжелым бывает обмякшее тело.
Оно пошло вверх неожиданно легко, словно вопреки всему вдруг стало легче.
Без «словно». Нижней части туловища просто не оказалось. Мина легко пробила слабое днище БМП. Если бы взрыв произошел под правой гусеницей!.. Но рвануло под левой, и механику откуда-то из-под Казани оторвало ноги.
Нет ничего хуже левого подрыва.
Потом я видел людей, наступивших на «итальянки», как звали мины итальянского производства. Их мощности хватало лишь на то, чтобы оторвать ногу. Человек оставался калекой в двадцать лет.